Ричард Бротиган - Чудище Хоклайнов

От Чудища Хоклайнов теперь не осталось ничего, кроме алмазов. Они сверкали, как видение летнего неба. Тень Чудища превратилась в тень алмазов. У нее тоже не осталось воспоминаний о прежней жизни, поэтому теперь душа ее упокоилась она же стала тенью прекрасных вещей.

Грир с Камероном выскочили из горящей лаборатории и побежали через холл к сестрам Хоклайн. И в тот же миг слоновья нога стойки для зонтиков превратилась в профессора Хоклайна. Его в эту форму заточили чары, наведенные свежеусопшим чудищем Хоклайнов, которое теперь найдет себе приют в витрине ювелира.

Профессор Хоклайн весь затек и был очень раздражен тем, что много месяцев был вынужден пробыть стойкой для зонтиков. И к дочерям своим отнесся далеко не так дружелюбно, как следовало, ибо первыми словами, что вырвались у него изо рта непосредственно в ответ на их воркование:

– Папа, папа. Это ты. Ты свободен. Отец. О, папа, – были:

– Вот же срань!

Времени что-то прибавить у него не было: на него и двух его дочерей навалились Грир с Камероном и выпихнули их из горящего дома.

Выбравшись наружу, они отбежали за линию инея, окружавшего горящий дом, словно прозрачное обручальное кольцо.

Несколько мгновений спустя, когда все пристально следили за огнем, земля неподалеку заворочалась и задвигалась землетрясением-крошкой.

Исходило оно из могилы дворецкого.

– Ни черта себе! – воскликнул Грир.

Затем земля раскрылась, и наружу вынырнул дворецкий – будто гигантский крот, весь в грязи, а вокруг валялись клочки и обломки чемодана.

– Где… Это… Я? – пророкотал его низкий старый голос.

Он пытался отряхнуть землю с рук и плеч. Его все это очень смутило. Раньше его никогда не хоронили.

– Вы только что восстали из мертвых, – сообщил ему Камерон, а потом отвернулся смотреть дальше, как сгорает дом.

Они долго стояли и смотрели, как горит дом. Языки пламени с ревом взметались ввысь. Такие яркие, что у всех были тени.

Профессор уже вернулся в свое обычное расположение духа и нежно обхватил руками дочерей, пока все они смотрели, как дом исчезает.

– Ну вы там и намешали дряни, профессор, – сказал Камерон.

– Больше ни в жисть, – только и ответил тот.

Ему представили Грира с Камероном, и те ему понравились, и он был очень им благодарен за то, что его спасли от заклятия «Химикалий», которые также можно было назвать Чудищем Хоклайнов.

В конце концов все просто уселись на землю и всю ночь смотрели, как догорает дом. От этого им было тепло. Сестры Хоклайн сменили нежные объятия отца на объятия Грира с Камероном. Профессор сидел один и созерцал плоды долгих лет экспериментов, а также итог, к которому они привели.

Время от времени он качал головой, но помимо прочего был рад, что он больше не слоновья стойка для зонтиков. То было худшее переживание в его жизни.

Дворецкий тоже сидел, по-прежнему ошеломленный, счищая с одежды землю. В волосах у него застрял обломок чемодана.

Так они и сидели – будто на пикнике, только пикником, разумеется, был пожар дома, смерть Чудища Хоклайнов и конец научной мечты. Двадцатый век едва начался.

К свету утреннего солнца дом догорел, и на его месте стало небольшое озеро, в котором плавали сгоревшие вещи. Все встали с земли и подошли к берегам нового озера.

Хоклайны смотрели на останки прежней жизни, тут и там качавшиеся на волнах. Профессор Хоклайн увидел кусок зонтика и содрогнулся.

Одна из женщин Хоклайн заметила, что обеспокоило отца, подошла ближе и взяла его за руку.

– Смотри, Сьюзен, – сказала она сестре и показала на плавающую фотографию.

Грир с Камероном переглянулись.

Сьюзен!

– Да, Джейн, – был ответ.

Джейн!

У женщин Хоклайн оказались имена, и еще одна проказа дьявольски изобретательного чудища рассеялась.

Часть дома еще тлела на самом краю озера. Выглядела она очень странно. Словно что-то из Иеронима Босха, если бы он увлекался западными пейзажами.

– Мне любопытно, – сказал Камерон. – Я нырну в подвал и посмотрю, не осталось ли чего-нибудь от этого ебаного чудища.

Он снял всю одежду за исключением трусов и нырнул в то, что еще несколько часов назад было домом. Плавал Камерон очень хорошо и потому легко вплыл в подвал и принялся искать Чудище. Он помнил, где оно пряталось перед тем, как он вылил виски в «Химикалии».