Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г)

Что меня напугало, я понял не сразу. Из комнаты доносилось еле слышное позвякивание и заунывный вой наподобие звука шотландской волынки. Временами раздавались трубные, низкие стоны неизвестного мне инструмента.

– Вера? – сдавленно крикнул я.

Никто не отвечал. Покачиваясь и не выпуская душ из рук, я отдернул занавеску.

Моей одежды не было на месте. На крючке возле двери висел черный длиннополый халат с капюшоном. Он был из плотного, тяжелого материала и, на самом деле, больше смахивал на балахон.

Взгляд скользнул вниз – я выронил душ, и меня чуть не стошнило на шторку. Возле халата, на стиральной машине, стоящей у двери, лежал красно-черный кусочек мяса, а сама машина была обильно забрызгана кровью. В глазах чуть прояснилось, и я понял, что это отрубленная голова курицы. Точнее, петуха, черного петуха. Наверное, мое лицо в ту секунду приобрело цвет ванны или, пуще того, слилось с полупрозрачной шторкой.

– ВЕРА!! – опять выкрикнул я и вылез из душа.

А может, это вовсе не Вера? Неужели она способна на такое? «…сойдешь с ума или вообще в живых тебя не будет…». Опять Денис – как в воду глядел.

Я принялся поспешно одеваться. В капюшоне рясы (да, это точно называется рясой) я обнаружил записку:

«Одевай балахончик,

Да накинь капюшончик,

И скорее, мой мальчик,

Прыгай ко мне».

Свихнулась, долбанутая эта Вера. Совсем голова не варит. Но все-таки, это была она, я узнал ее почерк.

Мне следовало бы выбросить рясу и как есть, в чем мать родила, протопать в комнату, чтобы задать Вере хорошую взбучку. До этого момента я даже не думал, что у меня может рука подняться на кого-то, тем более, на девушку. И лишь слова Дениса, звучащие у меня в голове, не позволяли мне так поступить. Думаю, он не зря настаивал, чтобы я выполнял все указания Веры. Возможно, в конце всех этих злоключений меня ждет что-то важное.

Меня постепенно отпускало, и я решил, что досмотрю этот спектакль до конца. По крайней мере, я знаю, что это всего лишь игра, и мне ничто не угрожает.

Надев рясу, как просила Вера и, скрыв лицо капюшоном, я, покачиваясь, пошел в комнату. Идти было тяжелей, чем казалось вначале. Каждый шаг давался с трудом, в глазах двоилось, троилось и даже четверилось. Странно, я, вроде, не так много выпил. Все, с паленой водкой завязываю.

У самой двери, которая сейчас была занавешена черной, как смоль, портьерой, к косяку была прибита последняя записка с наставлениями:

«Прежде, чем ступить к алтарю, убедись, что ты готов сделать этот шаг».

Я, пожалуй, даже переготовился.

«Надень на шею амулет Бафомета, соберись. Все будет в порядке, если ты будешь действовать, как тебе подсказывают инстинкты».

Мои инстинкты, в частности мой любимый – самосохранения, подсказывали, что лучше туда вообще не соваться.

«Не разговаривай. Когда потребуется повторить ритуальные слова – тебе подадут знак, когда наступит твой черед, прочитай следующее…»

Мой черед еще не наступил, поэтому текст я читать не стал, тем более, буквы расползались слово тараканы по стене, да удерживаться на ногах стоило определенных усилий. Амулет висел на гвоздике, которым прибили записку. Я нацепил его на шею.

На какую-то секунду меня вдруг позабавило происходящее: кладбище, полночь, горящие кресты, отрубленная петушиная голова, балахон и прочая дурацкая атрибутика. Общество юных сатанистов, ей Богу. Усмехнувшись, я шагнул за портьеру.

Глава двенадцатая

Общество юных сатанистов

Черт возьми, что здесь происходит?!

Перемены в моей комнате сразу бросались в глаза. Алое, как гроб, покрывало кровати, комод, сундук с телевизором, зеркало и даже маятниковые часы – все было усеяно мириадами мерцающих огоньков. Язычки пламени извивались в такт потусторонней, заунывной музыке. Казалось, что они висят прямо в воздухе, не соприкасаясь с другими предметами. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это всего лишь свечи.

Остальные источники света – огни улицы, луну – наглухо закрывала тяжелая смоляная портьера на окне, точно такая же, как та, что висела на входе в комнату. Свечи были неестественно черного цвета, оттого я и не заметил их сразу. Одна единственная белая свеча стояла на табурете справа от кровати. На табурете слева стояла внушительных размеров черная свеча.

В комнате никого не было. И моей комнатой ЭТО уже нельзя было назвать. Обстановка изменилась до неузнаваемости отчасти из-за мерцающих огней, отчасти благодаря Вериному оформлению. Обои были исписаны надписями на латыни. Некоторые из них были мне знакомы из гистологии по разделу «половая система», а о смысле других вроде “Ave Satanas” или “Domini inferni” было не сложно догадаться. Шифоньер украшал большой, в человеческий рост, черно-желтый плакат, где на мускулистом, прижавшемся к земле, зубастом монстре в соблазнительной позе сидела обнаженная девушка. Стройная, подтянутая, с аппетитной грудью и выразительными глазами она словно живая смотрела на меня и даже могла сойти за копию Веры, если бы не ее темные волосы, когтистые лапы и огромные черные крылья за спиной.