Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г)

– Предстань предо мною, о великое отродье Бездны, и яви свое присутствие. Все мысли устремила я на раскаленный шпиль… – шепчет она, нож мелькает совсем близко от моего шпиля, который, на удивление, гордо смотрит вверх, невзирая на грозящую опасность, – что светится вожделением, присущим мгновениям его увеличения, и страстно вырастает в своем набухании.

Она вжимается в меня так, что становится трудно дышать. Трется всем телом, режет ткань, умудряясь не поранить и не пораниться, кусает, карябает меня. Каждый изгиб, каждая округлость ее девичьего тела выхватывается огоньками свечей из темноты.

– Пошли же вестника чувственных наслаждений и облеки непристойные проекты моих темных желаний в форму будущих деяний и поступков. С шестой башни Сатаны да пребудет знак, что воссоединится с теми, что пылают внутри и подвигнет плотское тело, возжеланное мною.

От балахона остались одни лохмотья, я лежу почти голышом. Накидка с Веры уже давно сползла. Ее звериные ласки становятся все чувственнее и оттого приятнее, а бормотание начинает казаться чем-то само собой разумеющимся.

– Идите же в пустоту ночи и пронзите сей разум, что ответствует мыслями, ведущими к преданию развратом.

Произнеся эти слова, Вера бросает на меня вопрошающий взгляд и разжимает мне рот. В воздухе повисает пауза. Вера смотрит на меня. Она чего-то ждет.

А! Нож больно утыкается в бок. Мой черед? Я тянусь к ней губами, но она опять тыкает меня ножом. Чего прицепилась-то? А! Текст, она ждет от меня текста.

– Мой скипетр пронзает, – неуверенно говорю я и смотрю на Веру. Она кивает.

– Мой скипетр пронзает! – говорю я немного громче. Роль темного жреца выходит у меня, откровенно говоря, неважно. Я чувствую себя овцой, на которую какой-то шутник натянул волчью шкуру.

Вера опять кивает. Молчу. Полностью бумажку я не читал, поэтому, что говорить дальше, не знаю.

– Пронзающая сила моей злобы… – едва слышно подсказывает Вера. Ее серьезное выражение лица никак не вяжется с белибердой, которую она произносит.

– Пронзающая сила моей злобы… – как попугай, повторяю я.

– Да разрушит святилище сей души…

– Да разрушит святилище сей души…

На моем лице расплывается улыбка. Полуголая Вера сидит на мне, распятом на кровати как на кресте, и суфлирует какое-то сатанинское заклинание. Сбоку свечи на табуретках, сверху пентаграмма. Расскажи кому, никто не поверит.

– …души коей не достает вожделения!

От театрально-устрашающего голоса Веры становится еще смешней.

– Души! – повторяет она. – Коей не достает вожделения!

– Души, – не выдержав, фыркаю я. – А-а-ай! Вожделения!

Нож с силой утыкается мне вбок. Идиотка! Так ведь и проткнуть не долго.

– И, как сеется семя, – наклонившись ко мне, говорит Вера.

Да ну тебя! Поиграли, надо бы и делом заняться

– И, как сеется семя, – повторяет Вера, нож впивается в бок все сильнее.

– Сеется-сеется, – мученически упрямясь, говорю я.

– И, как сеется семя!

А-а-ай, больно же! Вот заладила.

– И, как сеется… семя!

Ладно, будь по-твоему. Поиграем еще пару минут, а потом уж никакие веревки меня не остановят. Изобразив покорность, я говорю:

– И, как сеется семя.

– Так ее фантазии…

– Так ее фантазии…

– Да закружат сей разум, оцепеняя его до беспомощности сообразно моей воле!

Я в точности повторяю все ее слова.

– Во имя великого бога Пана да предстанут мои тайные мысли в виде движения желанной мною плоти! Шемхамфораш! – громко и быстро произносит Вера. ПАМ! И наклонившись к полу, бьет по гонгу.

– Во имя великой Шлюхи вавилонской, и Лилит, и Гекаты да будет мое вожделение удовлетворено! Шемхамфораш!

Она накидывается на меня с такой силой, что все ее прежние ласки просто меркнут в свете новых ощущений. Дальше все напоминает лишь сон, во время которого происходящее видится мне каким-то кусками, вырванными из общей картины. Вот красное покрывало кровати, смятое нашими телами и мокрое от нашего пота. Вот безумный взгляд ее широко открытых глаз, мой язык внутри нее. Вот развязанные Верой веревки, мои освободившиеся руки и пальцы, ласкающие ее твердые соски, вот ее острые ногти, царапающие мою грудь. Картинка вращается, удаляется, пропадает, снова приближается. Теперь Вера уже подо мной, ее ноги на моих плечах, и мы двигаемся с такой силой, что скрипит кровать. Кто победит?

Во время этой борьбы в постели Вера требует несвойственной мне жесткости. Просит унижать ее, то и дело повторяя «Трахни меня, как суку!», «Сделай мне больно!» или «Порви меня!». Своими длинными острыми ногтями она прокладывает все новые борозды на моей спине, больно, но не до крови, впивалась зубами в мое тело. Уткнувшись в мою мокрую шею, она сдавленно кричит, умоляя, чтобы я вывернул ее наизнанку. Что мне еще остается делать?