Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г)

Поднявшись на родной пятый этаж, я обомлел. Перед моей дверью стояла огромная картонная коробка в человеческий рост, перевязанная красным бантом. Но обомлел я вовсе не из-за этого. Рядом с коробкой на корточках, прислонившись к стене, сидела моя Вера и смотрела на меня. В легкой курточке, брюках, без шапки.

– Вот, хотела сделать тебе подарок, а тебя дома не оказалось. Пришлось выбираться из ящика, – виновато улыбнулась она и показала на разодранный бок картонной коробки. – Извини, что испортила сюрприз.

Не помню, как метнулся к ней, но в следующее мгновение я уже обнимал и целовал ее. Подняв ее на ноги, я, шептал, как мне было тяжело без нее, сколько я всего пережил. Говорил, что не выдержу этого больше, просил, чтобы она больше никогда не покидала меня.

Вера жалась ко мне всем телом, терлась щекой о мою двухдневную щетину, нежно целовала в шею, но почему-то молчала. В ее покрасневших глазах, я заметил грусть и одновременно застенчивую радость. Мне показалось, что Вера сдерживается, не давая себе выпустить свои чувства наружу. Может, поэтому она не проронила ни слова?

Все эти мысли и наблюдения пролетали где-то вдалеке, словно были и не моими вовсе. Голова у меня в тот момент была полна ощущением ее нежной кожи под моими пальцами, запахом ее духов, блеском ее глаз и удивительной улыбкой, однажды увидев которую, можно было счастливо умереть.

Уж не знаю, возможно выпитое за этот вечер сыграло свою роль, но я мысленно представил себе Веру эдакой сказочной феей, которая в очередной раз спасала меня от дурной судьбы.

.– Моя героиня, – прошептал я, зарывшись в ее волосы.

– Мой героин, – не растерявшись, ответила она и мягко рассмеялась.

Все-таки здорово, что она вернулась!

Глава двадцать первая

Все новое – хорошо забытое старое

Первую неделю я совсем не притрагивался к дневнику, только к Вере. Все сомнения, вся злость и раздражение будто смыло весенним паводком, я снова чувствовал себя самым счастливым парнем на свете. Проблемы в институте казались смехотворными, и я преодолевал их с необычайной легкостью. Одиночество представлялось мне чем-то далеким и нереальным. С возвращением Веры я вновь обрел былую силу и уверенность в себе.

Луций к тому времени окончательно поправился, и, если не считать того, что балконную дверь он теперь обходил стороной, догадаться о его лётных экспериментах было невозможно. Я решил не рассказывать Вере об этом несчастном случае, посчитав, что незачем расстраивать ее, раз уж все закончилось благополучно.

Поначалу я опасался, что рано или поздно она заведет разговор о Выкидышах, о которых ей мог рассказать Алексей. Но она молчала. Значило ли это то, что ее так называемый брат ничего ей не говорил, или то, что пока она не хотела заострять на этом внимание, я не знал. Но кое о чем она все же спросила:

– Скажи, – обратилась она ко мне в первое же наше утро за завтраком, – почему ты сменил замок на двери?

– Я… подожди, – сказал я, дожевывая гренку: – Я был зол на тебя и не хотел, чтобы ты появлялась в моей жизни.

– Глупыш. Неужели какие-то дурацкие замки могут остановить меня?

– Но вчера-то они тебя остановили.

– Да, но только вчера.

– Бе-бе-бе! – я показал ей язык.

– Сам такой!

Мы еще некоторое время продолжали дружески препираться в том же духе, пока все не закончилось, как это обычно заканчивается с Верой – смятыми простынями, вспотевшими телами и двумя довольными улыбками.

Я видел, что время разлуки изменило и Веру тоже. Она посвежела, но не столько внешне, сколько душой. Как и я, она стала спокойнее, улыбка чаще посещала ее лицо, а грубые слова и едкие замечания были теперь большой редкостью. Но все же подо всей этой новизной скрывалась прежняя Вера – сильная и принципиальная. Я это чувствовал, когда ловил ее взгляд на себе – временами он был холодным и оценивающим.

В остальном же все обстояло просто идеально. Теперь Вера почти что жила у меня и даже пыталась делать что-то по дому, правда, это получалось у нее еще хуже, чем у меня. Но, самое главное, что она старалась.

– Что это? – удивленно спросил я однажды, заглянув в большую кастрюлю на плите. – Зачем тебе клейстер?

– Сам ты клейстер, – смущенно улыбнувшись, ответила Вера. – Это наш сегодняшний ужин.

С тех пор она частенько баловала меня подобными «деликатесами». Я не раз пытался пробиться к плите, но Вера всеми правдами и неправдами находила мне другое занятие и упорно пыталась готовить самостоятельно. Хорошо, хоть никто из нас не отравился.