Елена Чижова: Орест и сын

Немец поморщился. Похоже, он считал это препятствие преодолимым. Во всяком случае, начинать следовало с начала: первым звеном цепи были царства Шумера и Аккада. С позднейшим возвышением Вавилона эта область стала называться Вавилонской.

Немец глядел под руку. Тетерятников прикрылся локтем. На это у него была одна, но веская причина, о которой, как человек порядочный, он не собирался распространяться. Конечно, выбор времени и места объяснялся объективными историческими законами, но эти законы не отменяют личных предпочтений. В данном случае выбор подкреплялся тем, что в шумерский пантеон входила богиня Инанна, яростная и непреклонная воительница, богиня плодородия, плотской любви и распри. К ней Матвей Платонович чувствовал тайное влечение.

Кажется, немец понял причину его деликатности, во всяком случае, он отвел глаза.

В ряду ее многочисленных мужей упоминается бог-пастух Думузи. Его она отправляет вместо себя в Царство смерти, но здесь нет никакого противоречия. Инанна — олицетворение могучих сил природы, безразличных к понятиям Добра и Зла.

Матвей Платонович отложил перо. Его глаза подернулись влагой, как всякий раз, когда он думал об этой юной и своенравной богине. Больше всего на свете ему мечталось оказаться на месте счастливчика Думузи.

Тетерятников помял бородавку. Последняя тема давала характерный пример зеркального отображения. В текстах о пророческом сне Думузи пытается спастись от злобных демонов подземного царства. В конце концов демоны настигают его и раздирают на куски. Позже эти демоны проросли в греческую мифологию, превратившись в эриний. Старухи со змеями вместо волос, с зажженными факелами в руках. Эринии — хтонические божества, охранительницы материнского права. Они преследуют Ореста за убийство матери. Эсхил в “Эвменидах” изображает безумие охваченного эриниями Ореста. Гераклит, греческий натурфилософ, считает эриний “блюстительницами правды”, ибо без их воли даже “солнце не преступит своей меры”.

Матвей Платонович задумался. Заложив первые, вавилонские, кирпичи в здание будущей теории, он обращался мыслью к египетским. Собственно, образ кирпичей, естественный для строителей зиккуратов, становился всего лишь метафорой, как только речь заходила об областях, прославивших древний Нил. Создатели саркофагов складывали свои пирамиды из камня.

Трудность заключалась в том, что в каждой области (номе) сложился свой пантеон богов, воплощенных в небесных светилах, зверях и птицах. Позднее местные божества сгруппировались в триады во главе с богом-демиургом, вокруг которого создавались циклы мифологических сказаний. Женские божества каждого пантеона, как правило, имели функции богини-матери. К примеру, фиванская триада, которую Матвей Платонович по известным ему причинам предпочитал всем другим, состояла из бога солнца Амона, его жены Мут — богини неба и их сына Хонсу — бога луны.

С усилением древнеегипетского государства мифологические представления видоизменились. В частности, Осирис как бог мертвых вытеснил древнего бога, покровителя умерших, Анубиса — вечно снующего по кладбищу шакала. Развитие религиозной мысли сопровождалось и процессом слияния, синкретизации богов, что в свою очередь вносило путаницу и неразбериху в их “биографии”. Вот почему, отдаляя решительный момент выбора египетского персонажа, Тетерятников решил начать с общих соображений.

Важнейшую роль в египетской мифологии играли представления о загробной жизни как непосредственном продолжении земной, только в могиле. Осирис вместе с другими богами вершил над покойным загробный суд. В основу оправдания была положена так называемая “Отрицательная исповедь”, содержащаяся в 125-й главе египетской “Книги мертвых”. Она представляла собой перечень грехов, которых не совершал покойник. Только покорный и терпеливый в земной жизни, тот, кто не крал, не посягал на храмовое имущество, не замышлял на царя и был “чист сердцем”, мог рассчитывать на посмертное оправдание.

Осирис, чей культ был связан с умиранием и воскрешением, уже в эпоху Древнего Царства отождествлялся с умершими фараонами. Попросту говоря, каждый умерший фараон становился Осирисом. В более поздние времена таковым стали называть любого умершего египтянина.

Матвей Платонович отложил ручку. Такая “демократизация” лишала Осириса избранности, а следовательно, делала непригодным для роли протагониста нового волхва. Однако семейственность, издревле свойственная египетским пантеонам, наводила на мысль о поиске наследника. Единственным правомочным наследником Осириса был его сын Гор, но Исида зачала младенца от мертвого мужа — что, в глазах Тетерятникова, придавало этому персонажу сомнительный душок. В конечном счете, обозрев весь доступный его памяти спектр, Матвей Платонович остановился на образе Тота — бога мудрости, счета и письма.