Евгений Титаренко - Изобрети нежность

Находка Аниной книжки придала Павлику решимости. И он торжественно посмотрел на двухпудовую гирю у входа. Хозяин сада будто нарочно оставил эту двухпудовку. чтобы с первого дня она сделалась в жизни Павлика чем-то столь же первостепенно важным, какой была в жизни матери ее несыгранная роль в «Бесприданнице». Павлик должен был рано или поздно поднять эту гирю, поднять и выжать, хотя сейчас не мог пока даже оторвать ее от пола… Но они оба – и он, и мать – намеревались победить свои тяжести.

Еще раз тронув записную книжку в кармане, Павлик шагнул в сторону кухни к матери, чтобы заставить ее уехать…

В дверь неожиданно забарабанили. И, охнув и чуть не сбив с ног Павлика, Татьяна Владимировна испуганно выскочила из-за ширмочки.

Оставив дверь в комнату открытой и плотно прижавшись ухом к наружной двери, Татьяна Владимировна глухим от волнения голосом опросила:

– Кто там?

– Я, Таня! Что вы закрылись, как в берлоге?

– О, господи! – воскликнула сияющая Татьяна Владимировна, обеими руками срывая засовы, которых, помимо английского замка и цепочки, было еще три.

От Кости веяло энергией и хорошей мартовской прохладой.

– Ну, вот он – я! – сообщил Костя, опуская у входа свой желтый, на молниях чемоданчик и сняв кепку. – Что вы, как в засаде?

Ростом Костя уже чуточку обогнал Татьяну Владимировну, а в остальном они были очень похожи, с одинаково большими серыми глазами и немного выдающимися скулами, что бывало особенно заметно, когда они улыбались. И нос у Кости с такой же горбинкой, как у Татьяны Владимировны, и такие же волнистые темно-русые волосы, которые он отпустил до плеч. Из-за этих волос, кстати говоря, и произошел у него основной конфликт со школой. Учителям не понравилась длинная прическа. А Косте не нравились школьные порядки, он давно собирался начать самостоятельную жизнь и ушел на завод.

Правда, там его кудри тоже никого не обрадовали. Выяснилось даже, что по технике безопасности с такими волосами нельзя подходить к механизмам. И теперь Костя во время работы подвязывал их ремешком, как делали это в старину русские мастера.

Татьяна Владимировна не дала брату разговориться по поводу ее осторожности, а, ухватив его за рукав, прямо в пальто затащила на кухню.

– Костя, запоминай! Топить два раза: с утра и на ночь. Не слишком жарко! Дрова Павлик покажет где. Ты слышишь?! – принялась она учить, движением указательного пальца подчеркивая каждое свое наставление. – И регулярно, как можно дольше гулять на воздухе! Понял?! Одеваться потеплей – и на улицу! Яйца будешь брать у Васильевны, вот тут, на Буерачной. У нее начали нестись куры, бери только свежие. Соленья покупай у Мелентьевых – тоже здесь, рядом!.. Вот у меня записано тут все! – Татьяна Владимировна схватила со стола два густо исписанных тетрадных листа с пунктами: от одного до семидесяти восьми.

Костя оглянулся через плечо и незаметно подмигнул Павлику. Причем это не имело никакого отношения к Татьяне Владимировне: ее указания Костя слушал внимательно. Скорее всего, он имел какую-то серьезную новость для Павлика. Может быть, даже тайну.

– Молоко Васильевна приносит по утрам сама, – продолжала наставлять Татьяна Владимировна. – Парное! Каждый день – литр. Платить ей будешь по субботам. Деньги в столе. Ты слышишь?! Тут все записано!

– А больше она не может приносить? – неожиданно прервал ее Костя.

– Чего?.. – растерялась Татьяна Владимировна.

– Ну, молока! Чего!

– Ты стал пить молоко?! – От изумления и радости Татьяна Владимировна даже руками всплеснула.

– А что, я хуже других?.. – проворчал Костя. И опять бросил многозначительный взгляд на Павлика.

– Костя, ты становишься ангелом! – похвалила Татьяна Владимировна. И спохватилась: – А почему ты так долго?!

– Да прогулялся… – неуверенно ответил Костя.

– Он гуляет! – воскликнула Татьяна Владимировна. И хотела добавить что-то еще по этому поводу. Костя вспомнил:

– А! Я ж тебе тут одну штуку привез… – И отмахнулся от бумажек. – Я это, Таня, все сам прочитаю. И все сделаю. Что я, ребенок, что ли?

Он вернулся в комнату и, распахнув чемоданчик, извлек из него сначала книги, толстый том Александра Дюма и весь потертый на углах, в солидном кожаном переплете том сочинений Брема на «С», потом вышитые цветными нитками варежки и шарфик.

– Это Павлику, а это тебе…

– Боже! Костя! Какая ты прелесть! – Татьяна Владимировна обняла его и, прежде чем тот успел вывернуться, чмокнула в щеку.