Питер Хёг - Женщина и обезьяна

И тут случилось невероятное — она выбрала неверный тон.

Маделен всегда безошибочно выбирала оттенок, соответствующий её светлому юношескому цвету лица. Но в это утро, когда она отвела взгляд от щёточки и той части лица, которая была ей видна в выпуклом косметическом зеркале, она поняла, что ошиблась в выборе тона. Да, действительно, на её лице сейчас не было ни одной морщинки, но оно по-прежнему было так же нейтрально бесцветно, как и десять минут назад.

Она протянула руку за кремом для снятия косметики, но остановилась. Внимательно посмотрела на своё лицо. Карандашом для глаз она провела под каждым глазом черту толщиной с палец и осторожно растёрла её. Черта превратилась в тёмную впадинку — разрушение, созданное временем за пять лет. При помощи губной помады она сделала себе жёсткие, широкие дамские губы. Надела солнечные очки. Платок на голову. Потом встала. Попробовала пройтись немного ссутулившись. Она стала другим человеком. В первый раз с тех пор, как она в далёком прошлом почувствовала детскую радость от взрослой одежды, впервые с тех самых пор Маделен старалась казаться старше, чем есть на самом деле.

Она подошла к окну и ощутила прикосновение ветра к своему новому лицу. Тут она увидела в саду Клэпхэма. Он срезал розу с куста у въезда, открыл ворота и впустил фургон с продуктами, не впустил какого-то седого человека в белом автомобиле, потом пошёл назад к дому. Она стала думать, что она будет делать сегодня. Вспомнила, что Адам работает с обезьяной дома в оранжерее.

Мысль эта тревожила её. Брак Маделен был не только эмоциональным, юридическим, физическим. Он был ещё и территориальным. До сегодняшнего дня у неё всегда была уверенность, что до конца рабочего дня она не может столкнуться с мужем в своём заповеднике.

Со своей тревогой она стала бороться привычным способом. Достала из-под кровати графинчик и, стоя у окна, выпила первую за сегодняшнее утро рюмку.

Смелости у неё поприбавилось. Она нашла тонкий пыльник и надела его без пояса, став бесформенной как мешок. Разыскала парочку стоптанных сандалий без каблуков. Потом оглядела себя в зеркале. Даже собственная мать не узнала бы. Или, во всяком случае, не захотела бы узнать.

В маленькую чёрную сумочку она сложила всё то, что необходимо женщине: ключи, деньги, помаду, карандаш для глаз, носовой платок, рисунок с изображением зубов обезьяны и маленькую пластмассовую бутылочку с разведённым спиртом. Потом она покинула свои комнаты, быстро, крадучись и не останавливаясь, как это было у неё принято, на пороге.

Спустившись по чёрной лестнице, она пересекла сад и вышла через маленькую калитку в ограде. Впервые за долгое время она шла по улице пешком, и между нею и окружающим миром не было тонированного стекла автомобиля. Она наслаждалась солнцем, звуками, чистотой красок. Наслаждалась инкогнито своей новой маски. Она прошла мимо грузовика с изображением собаки на двери — человек, сидевший в кабине, не удостоил её взглядом. Она прошла мимо горничной, выгуливающей соседскую борзую по имени Казимир, — девушка и собака посмотрели на неё, не узнавая. Она прошла мимо белого автомобиля с седым человеком, которого не захотел впустить Клэпхэм, человек смотрел в сторону Момбаса-Мэнор и сквозь неё. Она подошла к станции подземки и спустилась вниз.

На перроне ей стало страшно.

Маделен выросла в особой, защищённой природной зоне, в месте обитания состоятельных людей. Большую часть своей жизни она почти не встречалась с обычными людьми, между нею и большинством всегда были фильтры, большие дома, особые школы, няньки и шофёры. Теперь в подземке она столкнулась с жестокостью Лондона, словно дама, которая выпрыгивает из джипа-сафари посреди заповедника, чтобы продолжить путешествие пешком в одиночку.

Маделен, естественно, была знакома с трагедиями, смертью, тошнотой и отвращением к самой себе — всякий человек с детства знает, что это такое. Но она не научилась понимать откровенную бедность, не знала слов для её объяснения. Оболочка, в которой она существовала, была в большой степени языковой. Вскоре после их знакомства Адам дал ей несколько книг Дебретта и с улыбкой показал, что существует ещё сейчас, в двадцатом веке, издательство, которое под совсем тонкой маской самоиронии издаёт учебники по феодальному господству. И Маделен хорошо усвоила урок. Через полтора года она говорила без всякого акцента на слегка латинизированном английском языке социальной верхушки. Но у неё не было никаких личных ассоциаций, связанных со словами: кровоточащие дёсны, голод, твёрдый шанкр, тюрьма Уормвуд-Скрабз, кастет, мозоли на ногах, пособие по безработице, алкогольная нейропатия, перелом основания черепа и белая горячка. В поезде она сидела не двигаясь, осторожно поглядывая по сторонам, защищённая от впечатлений только тем, что она посасывала из своей маленькой бутылочки.