Владимир Соколовский - На Стратилата

Утвердив чемодан на обочине, Пашка уставился вслед тронувшемуся автобусу; наморщил лоб, что-то вспоминая. И вдруг кинулся следом, замахал руками. — Эй! Э-эй! — кричал он. Машина встала. Он обогнул ее, сунулся в кабинку. — Это… давай! — Пашка махнул рукой.

— Ково-о?

— Буско! Иди сюда, зверь! Он ведь мой! Давай сюда.

Котенок вцепился в плечо и присел там, пища и вздрагивая.

Чтобы попасть в село, надо было пройти мостик и подняться на горку. Там вдоль битой, почти непроезжей дороги шла улица, длинная — с километр. С одной стороны она огородами глядели на лес, с другой — на Подкаменку. Пашкина изба вообще стояла на берегу, от нее до речки — только спуститься.

В который раз встречала его эта чистая вода. Ну, привет! Теперь он, наконец-то, вольный господин. А то гнали всю дорогу, заставляли заниматься совсем нелюбимыми делами: школа, ПТУ, армия, будь они прокляты… И кричали, орали, приседая: надо, должен!.. Все, свободен! Сам по себе! Значит — прощай, плохая жизнь! Дальше все пойдет по-другому.

На мосту он постоял немного, глядя на обтекаемые прозрачной влагою гальки; двинулся дальше, сгибаясь от тяжести чемодана. Услыхав сзади шум машины, поставил его и обернулся.

Пыльный УАЗик трюхал по ямкам, — вот он громыхнул на мостике и поскакал дальше. Когда машина поравнялась с одиноким солдатом, склонившийся за рулем взмахнул рукой. Коля-Саня, Николай Александрович Кочков, бывший управляющий отделением, а теперь черт знает кто. Надо же, даже не остановился. Видно, люди совсем перестали нуждаться друг в друге.

Между тем, шел уже девятый час; солнце медленно плыло вниз. Поднимаясь в гору, Пашка запыхался, но не стал даже отдыхать — так хотелось домой. Мимо жилых и заколоченных изб, мимо редких встречных, среди которых были и совсем незнакомые люди, с котенком на черном с двумя лычками погоне — он почти бежал, и выдохи его усталого тела походили больше на стоны.

— Ой, гли-ко! Это не Полинки ли Шмаковой парень-от? Паташонок, это ты, ли че ли? — вскричала с лавки старуха Потапиха. Паташонок — было деревенское Пашкино прозвище; он рос маленьким, и только за год перед армией немного выправился.

Пацан лет восьми сосредоточенно катил рядом на самокате, совался из колдобины в колдобину.

Не добегая до избы, Пашка кинул чемодан на землю, и — мимо крыльца — приник к кухонному окну. «Ма-а!!..» — заорал он. Тотчас сгрохотало в сенках — и мать, тонко воя, выкатилась из дверей.

Они обнялись. «Павлик, Пашенька, Пашунчик! Малька мой, мальчишечко…»

— Ма-амка! Здравствуй, мамка!

— А я жду-пожду… Хотела уж в район ехать-встречать, да — вдруг, думаю, разойдемся… Слава тебе, Господи, слава тебе! Ну, пошли-ко в избу…

Пацан с самокатом и взявшаяся откуда-то его же возраста девчонка стояли тут же, растопырив рты, словно голодные птенцы.

— Айда, дам по прянику! — сказала им мать.

Вот они, родные стены, родней нет. Кухня, горенка, крохотная спальня. И сколько уже за двадцать лет выпало чужих: интернат, училище, общаги, казармы… Нет, дома лучше. И черта лысого кто меня отсюда теперь стронет!

— Народ-от хоть видел тебя, Паш? — кричала из кухни мать. — Я сбегаю сейчас, позову. У меня вино-то ведь есть, я с весны еще запасла, — вдруг, думаю, тебя пораньше отпустят. С едой вот худенько, лето-то токо началось, ну да сообразим уж… Канцервы есть, капустка маненько…

Котенок, сброшенный с Пашкиного плеча в суматохе встречи, впрыгнул через порог, в открытую дверь.

— Ой, кто это? — удивилась мать. — Гли-ко, чудо какое! Не ты ли, Павлик, его привез?

— Это тебе, ма, дембельский подарок. Я цепочку вез, красивую такую, да это… потерял по дороге. Ну и что, думаю, цепочка! Цепочка — вещь, штука, а это — гли, какой зверь! У-у, зверюга… Буско, Буско! Вместе жить будем. Он нам тут всех мышей переловит. Накорми его, ма!

Мать налила молока; котенок стал лакать, брызгая возле плошки.

— Ну, за встречу! — сказал Пашка, чокнувшись. — Два года… Как тяжело было иной раз, ты не знаешь! Как вспомнишь, так вздрогнешь.

— Зато долг исполнил. Это ведь тоже важно.

— Долг, долг… Там оружие… смертью пахнет. Ну, черт с ним. Ты скажи лучше, какие здесь новости. Танька Микова не наезжает? Охота ее увидеть — поди-ко, кобыла вымахала? Она ведь мне три письма в армию написала.

— Кобыла, верно что кобыла. Она теперь здесь живет, Павлик. Ну не пучься, правду говорю! После училища сколь-то на стороне проболталась, а потом сюда приехала. Что лыбишься, женись давай, ты теперь человек свободный.