Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

Хотя — не возникни Датико и не поставь своих условий — Захари не пропал бы, и жил попрежнему безбедно, танцуя и напевая: защита попа Акакия многого стоила.

Но сколь он был красив и строен! На точеном лице — ни единого признака ущербности. Когда он под вой матери, тоскливые крики ребятишек, прощавшихся со своей игрушкой, молитвы и напутствия Акакия сел утром в бричку, чтобы ехать в долину — сидевшая рядом Анико глянула на его тонкий и гордый профиль, впечатавшийся в крутой склон близкой горы; сердце ее схватило горе, и она тихо заплакала.

— Не плачь, сестра, — Дато погладил ее. — А, чего ждать! Все простились уже, а мы ждем, ждем… Пош-шел, ну!! Не плачь, Анико. Все будет хорошо.

Когда добрались до Джвари, Дато поговорил о чем-то с одним из веселых своих спутников, и тот исчез; вновь появился уже в Зугдиди, перед тем, как бричке выкатиться на главную дорогу, идущую через всю Грузию: там впервые благодатный ветер Колхиды коснулся щек юных спутников Дато.

В тот промежуток времени в горном сванском селе убит был поп Акакий; убийца выстрелил, когда гигант окуривал дымом ореховые деревья в своем саду. Никто не слышал выстрела — Акакий лишь хрипанул вдруг, осел, и помогавшие отцу ребятишки увидали во лбу его дырку, откуда вытекала сизая капля. Мигои собрали мужчин, но — кого ловить, куда скакать? Не могли толком даже установить направление, откуда пришла пуля. Пока шумели, кричали — стало темно. Видно, убийца учел и это. Кого будешь искать в темноте? На другой день всадники прочесали все дороги и ближние ущелья, где мог укрыться злодей — но все было напрасно.

А Дато Ахурцхилашвили с сестрой Анико и Захарией Махатадзе, с вновь вставшим в строй белозубым весельчаком катили и катили своею чудной дорогой: через Самтредиа, где им довелось видеть бегущую со Сванетского хребта Цхинискали, через Кутаиси и Гори, где Дато показывал места, связанные с Верховным Вождем, они пересекли несколько мостов через великую Куру, последний перед самым Тбилиси — и вот въехали в него, и потряслась легкая бричка по узким шумным улочкам, мимо базаров, мимо маленьких и больших домов.

В квартире их встретила красавица Манана — с длинным тягучим взглядом, и все тело ее словно пребывало в плавном тягучем полуобмороке: реяли руки, нервная шея двигала голову. «Встречай гостей! — весело закричал Датико. — Гляди, каких привез красавцев! Они будут здесь учиться. Горам нужны новые люди!» Она кивнула, и уплыла куда-то, в глубину множества комнат. Ребят провели в темноватый закуток для прислуги, и они поели с охранниками. Потом ходили по квартире: внюхиваясь, вслушиваясь, привыкая к стенам. Захари изумился паркету, он то и дело пытался танцевать на нем — становясь на цыпки, гортанно вскрикивая; скользил и падал. Ночью Анико, устроенная в конурке без окон, стащила с кровати матрац, подушку, белье, и легла на полу: она не умела спать на мягком. Девушка дрожала, ей было горько и стыдно, словно она лежит голая перед пожилыми людьми с жадными глазами: кругом не было ничего, что с рождения прикрывало ее от мира: гор сверху, зеленых долин и озер снизу, суровых и верных братьев рядом, отца — столпа Вселенной, матери с бабками, теток и дядьев в соседних домах. Анико плакала, плакала, плакала…

Назавтра их отвели в педтехникум — и зачислили, абсолютно неграмотных, на подготовительное отделение. Захари направили в общежитие — а Анико брат не пожелал отпустить от себя. Юношу-танцора, дурака, она еще встретила в первый день занятий, — потом он сразу вдруг исчез: из общежития, техникума — без всяких следов. «Наверно, сбежал домой, — утешал ее и себя Датико. — Подлец поп: я с первых слов понял тогда его жабью суть! Но ничего не мог сделать: что поймут люди, привычные к яду старой лжи!..». И только учась уже на втором курсе, встретила на авлабарском базаре односельчанина, с которым вместе когда-то спустилась с гор. Захария был хорошо одет, щетина перла со щек, лишь ноги остались по-прежнему беспокойны: припрыгивали, дергались, словно у норовистого жеребца. Он спокойно, даже с гордостью поведал Анико, что стал вором: сбежав тогда, он скитался в городе, бедствовал, голодал, пока не наткнулся случайно на них, и они приняли его в свою компанию. Дела его шли неплохо; хмельной диковатый взгляд блуждал по сторонам, и внезапно останавливался на какой-нибудь точке; внимательно, до дрожи, всматривался в нее. «Что же ты не ушел домой, в горы?» — спросила юная Ахурцхилашвили. «А! Домой! — Захария махнул рукой. — Разве дома я найду такой паркет, какой бывает здесь!» Они расстались, и Анико вздохнула: ну, вот и Захария тоже нашел на чужюине свой тайный союз…