Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— Знаем мы эти сеансы… — ревниво забурчал писатель. — Эти сеансы дают нюансы… Помню, в Москве сестра одного моего приятеля ходила-ходила к такому вот Гуру — да и родила черт-те кого!

— Ах, Вадим Ильич, какой вы!..

— Ну извините, извините. Как говорят — заранее торчу от предвкушения совместного путешествия.

— Значит — завтра? В восемь — я у гостиницы. Или рано?

— Нет, нормально.

«Я тебе покажу путешествие, — думал он. — Век не забудешь. Элиза».

С утра Валичка и Мелита отправились в райцентр: пора уже было наводить справки о картине, легендарном Уникуме. Ведь в ней скрывалась вся загадка!

— Надо узнать у музейщиков, старожилов, — толковал бывший пожарник. — Может быть, где-то и сыщется след!

Набуркина с сомнением качала головою: в пору юности она не раз бывала в маловицынском музее, — но из живописи там висели тогда лишь портреты чумазых героев трудового фронта, да тружеников тучных колхозных полей. Да еще пейзаж с трубой пуговичной фабрики.

На остановке ждала автобуса еще коренастая старуха с темным лицом в грубых морщинах и крутым горбатым носом.

— Какая чудная! — сказал Постников. — Беженка, что ли? Армянка, скорее всего. — Он вспомнил Клыча с Богданом. — Много их тут окопалось.

— Она португалка. — Валичка выпучил глазки, засопел. — Причем коренная, потеряевская. Ты не удивляйся, в жизни все бывает. Здорово, тетя Маша!

— Етиомать, — сказала тетя Маша. — На кой хер я, спрашивается, так рано сюда вылезла. Сидела бы да сидела в избе-то. Или куриц кормила. Привет, Мелитка. Это кто: мужик твой, или просто ебарем для здоровья держишь?

Нотариус моментом сконфузилась, покраснела и отвернулась. Валичка тоже побагровел, устремил на старуху суровый взгляд и топнул ногой.

— Как вы смеете! — вскричал он. — Это оскорбление… прекратите!

— Ну и подь ты к чемору, — ответила португалка. Вскинула на большую спину старый рюкзак. — Вон идет, кажись. На рынок поехала, мясом торговать. Сколь наторгую, столь и ладно.

— Почему ты назвала эту ведьму португалкой? — допытывался инженер в автобусе. — Что за кличка, откуда она произошла?

— Произошла не кличка, а эта женщина, баба Маша, — объяснила Мелита. — Она родом из Португалии, вот и все дела. Ну не надо же так на меня пучиться, что ты, ей-богу! Я все расскажу тебе, подожди!

С автостанции они не пошли сразу к музею: показав на идущую вдоль угора длинную зеленую улицу, Набуркина сказала:

— Забежим к моей родне, а? Я уже век их не навещала — так неудобно!

В садике сидела на табуретке седая сухая старушка, держа на коленях кастрюлю. Девочка ползала по грядке с клубникой, обирая ягоды. Набрав полную чашку, подходила к бабке и ссыпала.

— Эй, баба Анико! — крикнула Мелита.

Старушка поднялась и, переваливаясь, потопала к забору.

— Вай, какие гости! Где же ты была, деточка?! Уехала, совсем забыла… И не писала последние годы, ничего… Петико вспоминает тебя, деточка…

Она доковыляла до забора, сунула тонкие руки между досок и обняла гостью.

— Деточка, деточка, Мелани… — всхлипывала она.

Куксилась и Мелита, утирая слезы.

— Иди в дом, — сказала тетя Анико. — Мы сейчас тоже… это моя старшая правнучка, видишь? Ее зовут Катя. Ну же, Кето, не балуйся.

Девочка, открыв рот, прижалась к бабке. Чашка в ее руках наклонилась, и ягоды упали на зеленую траву.

— Это… это твоя двоюродная бабушка. Твой прадедушка Петико и ее мама — родные брат и сестра, понимаешь?..

Катя прижималась худым плечом к старушке, щуря черные, миндальные глаза.

— Давай зайдем, — Мелита толкнула спутника в бок.

— Эта-то уж точно армянка, — бурчал бывший директор пожарной выставки, вздымаясь на крыльцо. — Ох, черные, ну и достали вы нас…

В нем проснулся вдруг патриот, чувствующий себя и по месту рождения, и по душевным, и по умственным качествам выше всех иных наций.

— А где же деда Петя? — спросила Мелита, оказавшись в доме.

— Петико, деточка, ушел в центр. Ты ведь знаешь: ему везде надо быть. А там с утра такая крутится чушь: музей ночью ограбили, ты подумай! Я тоже пошла бы с ним — да ноги болят, а там, поди-ка, и присесть-то негде — везде милиция следит!

Постников и Набуркина поглядели друг на друга.

Вай, вай! Не судьба была ей жить и стариться в родной Сванетии, под чистым горным небом, среди каменных очагов; воздух там моет легкие, солнце ближе к человеку, чем в других местах, — может быть, ближе и Бог — ведь он тоже, кажется, живет на небе? Кто только ее пишет, эту судьбу!