Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— Но-но… Иван те сделает зажиточным… Прежде соплями изойдешь…

— К Ивану далеко ездить, ну его к чемору! Давайте Крячкина в председатели изберем! Кто «за», товаришшы? Поднимай руки!

— Ты сунься-ко к ему, Крячкину, со своим колхозом! Он те из избы-то вышибет!..

— Да он сам кровосос! Батраков держит!

— Причем чеченов, мужики!

— Дак чего ждем-то? Жгать надо мироеда.

— Эй, айда, ребя!

— Колы разбирай!!..

— Сто-ой! — загремел вдруг голос старого механизатора Офони Кривощекова. — Ты, гнилой пенек, чего народу на мозги-то гадишь? Забыл, как в колхозе на трудодень-от по семьсот грамм соломы получал? А он тяжелый был, собака, его здоровый мужик и за день не всегда вырабатывал. Развел агитацию… тебя затем сюда принесли?!..

Фокий Мокиевич что-то торопливо загундел отцу в поросшее седым волосьем ухо. Тот слушал недоверчиво, переспрашивал. И вдруг… размашисто перекрестился. Толпа ахнула. Контора озадаченно переглянулась. Пафнутьич вновь вздел перед собою ручки-грабки. Дождался тишины.

— «О, мужи! Не сильны ли люди, владеющие землею и морем и всем содержащимся в них? Но царь превозмогает и господствует над всеми и повелевает ими, и во всем, что бы ни сказал им, они повинуются. Если скажет, чтоб они ополчались друг против друга, они исполняют; если пошлет их против неприятелей, они идут и разрушают горы и стены и башни, и убивают и бывают убиваемы, но не преступают слова царского; если же победят, все приносят царю, что получат в добычу, и все прочее. И те, которые не ходят на войну и не сражаются, но возделывают землю, после посева, собрав жатву, также приносят царю и, понуждая один другого, приносят царю дани. И он один, если скажет убить — убивают; если скажет отпустить — отпускают; сказал бить — бьют; сказал опустошить — опустошают; сказал строить — строят; сказал срубить — срубают; сказал насадить — насаждают; и весь народ его и войско его повинуются ему. Кроме того, он возлежит, ест и пьет и спит, а они стерегут вокруг него и не могут никто отойти и делать дела свои, и не могут ослушаться его. О, мужи! Не сильнее ли всех царь, когда так повинуются ему?» — «Вторая книга Ездры», глава 4, 2-12, перевод с греческого. Издание Московской Патриархии, 1990, страница 468.

Толпа озабоченно молчала.

— Опять, пенек, мозги топчешь… — не предвещающим ничего хорошего голосом сказал Офоня Кривощеков. — Сейчас я тебя, голубя… — и вдруг рухнул, словно подрубленный. А огревшая его по голове жердью, подобранной чуть ранее для атаки на крячкинское гнездо, Мария Буздырина, по прозвищу Португалка, стала протискиваться к крыльцу.

— Батюшки, убили-и… — взвыл кто-то.

— Очухается, куда он денется! — благодушно басил другой. — Жми, Машка, ядри тебя в корень!..

Мария, набычившись, поднялась на ступеньки и чмокнула Пафнутьича в блестящий лобик.

— Истинная твоя правда! — крикнула она. — Вот ведь што значит: умное слово, и вовремя сказано! А вы — сами-то пеньки, и больше никто. Слушать надо было! Ца-арь! Царь-батюшко. О нем была речь. И никто, кроме него, нас не спасет. Каки колхозы, каки фермеры, каки президенты?! Только наш православный царь-батюшко, с царицею-матушкой. Ходят они по Руси, спасаются от злых чеченов. Там поживут, здесь поживут, глянут на нашу жисть беспросветную…

Зарыдала какая-то баба.

— А может быть, и ее правда! — послышались голоса. — Старичок-от — он ведь недаром чего-то блажил.

— Дак ведь — Маша! Пока до царя-то дело дойдет — нас тут всех вша съест! Где его взять-то?

— А это я знаю! — таинственно отвечала она, вздымая палец. — Потерпите, люди русские! Скоро выйдет вам всем большое облегчение.

Гул толпы донесся до фаркоповских ушей. Он перестал чистить туфли, поднял голову в густых крупных завитках:

— Опять митингуют, мать бы их разъети.

— Ну и какое нам дело? — откликнулся Богдан. — Они шумят — мы работаем. Когда они будут работать — тогда мы, может быть, захотим пошуметь. Кому плохо от такого шума?

— Голова от них болит. Вчера «Смело, товарищи, в ногу» пели, сегодня, кажись — «Боже, царя храни»…

— Так это же хорошо! — убеждал добрый Богдан. — Вообще получается целый концерт.

Оба собирались ехать в райцентр: Фаркопову надлежало, по поручению Крячкина, найти там паклю и договориться о покупке; Богдан же туманно намекал о некоей Галочке, которую он кохает, она молодячка, правда, но вот-вот должна уже уступить такому серьезному мужчине, как он. Он напялил на свой короткий толстый торс умопомрачительную красную рубаху с лиловыми пятнами, обтянул ягодицы-окорока модными стальными штанами, надел кроссовки ослепительной белизны…