Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— Ма паппу! Ма мягэ паппу!! — рыдал эстонец, не отпуская головы задыхающегося трижды лауреата международного конкурса в Уагадугу.

Тут поднялся, наконец, майор Старкеев. Пистолет он, правда, убрал в кобуру на резинке.

— Гражданин Мюэмяэ Ыыппуу Рюппюялиевич! Немедленно прекратите свои безобразия в отношении представителя свободолюбивого народа! Иначе я вызову наряд из райотдела, и вы будете подвергнуты санкциям за мелкое хулиганство. То же самое относится и к вам, Мкртыч Мкртычевич. Господин Околеле, продолжайте свою программу.

Звуковик дал музыкальный фон — и Мбумбу, вырвавшись из подмышек Мюэмяэ, сделал серию гигантских прыжков, колотя в подвешенные на бедрах барабаны. Смятые, поломанные перья в курчавой голове, смазанная с губ на лицо краска придавала ему жуткий вид. Чистый людоед.

Успех был потрясающий.

После концерта Ыыппуу повез заморского гостя к себе на своей «Ниве» — в довольно неуклюже скроенный, но просторный и теплый пятистенок. Они выпили, и долго пели: многие заунывные распевы, используемые колдунами племени нгококоро в своих обрядах, оказались на деле эстонскими народными песнями. И оба пытались рассказать друг другу свою непростую жизнь: Ыыппуу, например — про то, как он в числе ста двадцати семи соотечественников попал сюда после войны. И выжил лишь потому, что оказался единственным в районе мастером по швейным машинам. А Мбумбу объяснял ему суть Благородного Восьмичленного Пути.

Отвозил их домой сын Ыыппуу, паренек материнской масти, откровенно вотяцкого вида. С трудом покинув машину, Мбумбу пошатнулся и икнул.

Вертолетчица ударила его по спине:

— Ну во-от! — сказала она, прижимая сумку с полутора миллионами. — А бабы говорят еще: «Што-о за мужик, што-о за мужик?» Мужик и мужик, не хуже других. Вон, гляньте — лыка не вяжет. Пошли, Мумба, в постельку, я тебя согре-ею!..

Теплым летним вечером в низину, где предполагалось нахождение сундучка с кладом старинных бар Потеряевых, спустились три посланца Мити Рататуя и деревенского кровососа Крячкина: Алик Ничтяк, Никола Опутя и Паша Посяга, он же Посягин Павел, 23 лет отроду, судимый, но вставший на путь исправления, великий знаток и практик восточных единоборств. Причем он не только их изучал, но и входил в суть, проникался духом школ и стилей. Ведь не только мастера, но и философы, и поэты вкладывали в них мудрость многие века. Как, например:

Вот она, мощь поэзии! Умели, умели люди писать.

Итак, троица вошла в низину вечером, и сразу приступила к осмотру ее. Для этого на бумагу нанесен был примерный план местности, разбитый на квадраты; квадраты закреплялись за конкретным человеком, и он должен был каждый тщательнейше обследовать. И мыслилось мероприятие так: начинать с вечера, когда меньше палит солнце. Что ползать днем, словно снулые мухи, и привлекать ненужное внимание! Вот вечерком, в бодрящей атмосфере, можно обеспечить пару часов отменной работы! Ночь предполагалось проводить по-походному, у костра, за неторопливой мужскою беседой. И с рассвета часов до восьми — самое замечательное время! — снова продолжать поиски.

Сказать правду — вначале никто не представлял, что же на самом деле предстоит делать? И Крячкин долго бился, пока каждый не уяснил, что искать надо — знак: он может быть на старом дереве, на пне, на камне, на земле, покрытой травою. Что он собою являет — неизвестно, поэтому следует брать на заметку все, что покажется необычным или странным.

И вот — первый вечер поисков: три следопыта разошлись по своим квадратам, и принялись тщательно их прочесывать. Сговорились встретиться через пару часов, в половине одиннадцатого, чтобы отправиться жечь костер. Однако получилось почему-то так, что на место встречи вышло лишь двое: Опутя и Посяга. Ничтяк как в воду канул. Впрочем, это сказано автором для красного словца: никуда он не канул, а карабкался по краю низины, прорываясь к потеряевским огородам.