— Заткнись, Габдрахманова! — крикнул сержант. — Сейчас в байдарку брошу.
Та вдруг ойкнула, и гнусно захохотала, тряся грязными космами. Послышалось журчание льющейся на пол струйки.
— Уссалась всеж-даки! — сказал всердцах эссистэнт. — Ну, падла, считай, довела…
Он рванул грязнулю с лавки, и потащил куда-то в коридор. Она слабо сипела, отбиваясь. Запах мочи наполнил помещение; африканец снял с головы шапочку и погрузил в нее нос. Дежурный же, как ни в чем не бывало, сел за свой стол и начал задавать вопросы неустановленному гражданину неизвестно какого государства.
— Документы есть?
— Нэт докумэнт. Я ест гост…
— Фамилия-имя-отчество?
— А… э… нэйм? Мбумбу Околеле.
— Отчество?
— Нот андерстэнд.
— Отца вашего, папу как звали?
— Май папа? Фазер? Хео нэйм из Мньяпу.
— Значит, Околеле Мбумбу Мньяпович. Так?
— Йес, сэтнли.
— Где работаете?
— Рапот? Нэт рапот. Гост. Есть гост.
— Место проживания?
— Нэт мэсто.
— Ага! — вскричал старший лейтенант. — Так ты бомж! Я так и подумал! В спецприемник, дорогой — там таких много!
Он взял трубку телефона:
— Товарищ майор! Вы не спуститесь? Я тут одного в спецприемник оформляю, любопытный тип…
В трубке что-то забунчало, звякнуло. Вернулся сержант, устало матерясь. Вытащил из смежного закутка швабру и велел парню в разорванной футболке вытереть пол. Тот поднялся, и с тем же тупым видом принялся возить тряпкою по полу. «Что он сделал с той женщиной? — лихорадочно думал африканец. — Застрелил во дворе? Забил палкою? Отрезал голову казацкой шашкой?..».
— А с этим чего? — сержант ткнул пальцем в Мбумбу.
— Сейчас сам Старкеев спустится, поглядит. А вообще — будем оформлять как бродягу.
Загремели сапоги — и пред Околеле предстал на фоне окна, в нимбе закатных лучей, огромный человек с красным лицом, большим хриплым ртом, в погонах с большой звездою. «Мпамбе! — вспыхнуло в голове. — Высшее существо!»
— Это-ат?!! — заорал мпамбе. — Да вы смеетесь!! Я вам дам бродягу! Оформим сейчас бумаги, зарегистрируем, — а случись чего? Да нас за него выдолбят и высушат! Не было его! Не было, и никто не видел!
— Что же с ним делать? — несколько растерялся дежурный.
— А вот я сейчас вам покажу, — он сгреб в огромную горсть бубу на спине у задержанного, и поднял в воздух тощее африканское тело. Покинув дежурку, подошел к внешней двери, распахнул ее и выбросил вон неугодного пришельца. Вытер руку о бриджи, и вновь загромыхал сапогами вверх по узкой лестнице.
Околеле поднялся, отряхнулся, подул на скорябанную ладонь. Побрел куда глаза глядят, и скоро оказался у дверей магазина. Две булочки, купленные еще в Емелинске, уже давно переварились, и его терзал голод. Он обошел магазин, униженно кланяясь двум продавцам, — но они никак не среагировали. Тогда он встал снаружи магазина, у его порога, и, протянув ладонь, принялся повторять монотонно:
— Мкате… мкате… хлиэб… брод… пожалуста… ура… я ест гост… мкате…
Тут-то и узрела его Верка-Вертолетчица. Остановилась, обошла со всех сторон, и спросила:
— Ты кто, нерусский?
— Ай эм Мбумбу. Я ест гост… Мкате… хлиэб… — он заплакал, закрыв лицо широким рукавом.
— Ох ты, матушко. Говорит, мумба какая-то. Да ты не реви. Пошли давай. Дам, дам я тебе хлеба. Бедняжка кучерявенькая… А худой-то, худой!..
Дома она накормила его, уложила в постель, и сама легла рядом. Негр тонко кричал и царапался. «Дай благодать, дай благодать!» — причитала Верка. На рассвете благодать опустилась и глубоко вошла в ее лоно. И, столкнув с себя тут же уснувшего курчавого гостя, она решила, что этого-то уж родит, хватит абортов, немолодая уже, — и будет-то у нее как раз тот самый, приятно смуглявенький. И ни с кем не спутаешь, сразу видно: Вертолетчицын сын!
ОХ И ТЯЖЕЛА ТЫ, ДОЛЯ БАТРАКА!
Механик на воротах Фаркопов не больно стремился домой. С того момента, как уехал, он ни разу не посетил городскую квартиру, не проведал дочек, не узнал, как идут дела с поступлением у старшей Ленки, не звал заглянуть на денек законную жену Светульку, даже диспетчершу Людку, чтобы разгрузиться по-мужски. Не тянуло: как-то он приспособился к режиму Богдана и Клыча, к их привычкам, трудовому ритму в усадьбе хозяина, — да вдобавок еще и чувствовать себя стал отлично: как в молодости, тело налилось силой, и он снова ощутил себя молодым. Может быть, он забыл бы на время про цель своего приезда, но не забыл, и вот почему: Константину Иванычу нужны были деньги. Он хотел уехать заграницу, и навсегда поселиться там. Семье в тех помыслах не было места: народ уже взрослый, самостоятельный, обойдутся как-нибудь и без него.
Читать дальше