Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

Правда, он не решил еще, куда именно. Взять хоть Восток. Он, как известно, дело тонкое: тут уж надо знать, куда ввинтиться, иначе можно погореть. Не поедешь же, к примеру, в Иран, или Пакистан, или Кувейт: там живо заставят принять магометанство, толмить ихний Коран, обтяпают крайнюю плоть, — а зачем, спрашивается? Поздно принимать веру, если жизнь провел в безбожии, тем более — мозги уже туго поддаются на всякое учение, а обрезаться — это надо вообще забыть свое достоинство. Индия, Бирма, Шри-Ланка… Говорят, там можно устроиться и жить неплохо. Но и мир совсем незнакомый: примет ли он тебя, или изблюет обратно? Что хорошо — в большинстве мест крупные филиалы всемирных банков, если есть счет — ты уже человек. Домик на побережье, ласковые щебечущие девоньки… Рот наполнялся слюною, и делался тик. Америка, Англия, Канада?.. Но трудно поверить, что там есть тихие уголки, — а хотелось именно покоя, ласкового бриза с моря, легкого ветерка в собственном саду. Семье в тех помыслах не было места: народ уже взрослый, самостоятельный, обойдутся как-нибудь и без него.

Главная задача — где найти капитал, сразу крупный, чтобы уж обустраиваться надежно, без страхов перед завтрашним днем. И не дешевить при покупке необходимого. Даже на работе Фаркопов думал иной раз, что бы такое предпринять значительное по части денег — но если даже придумывал, всегда выходило так, что надо было обязательно кого-нибудь убивать, резать, ломать, угонять, вязать… В итоге — вечная угроза решетки или даже пули, а кончать короткую жизнь таким бездарным способом — нет, это не устраивало Константина Иваныча.

Порою являлись, конечно, и мысли о поиске клада — но как, с какого боку подходить к такому мероприятию? И вот лишь теперь, в Потеряевке, мечты стали обретать какой-то реальный облик.

Иногда, оставаясь один в убогом батрацком жилье, он доставал рыхлые, остро пахнущие рыбным жиром листки и перечитывал их, шевеля толстыми губами. Видел сны о драгоценностях в кованом сундуке. Ум его был достаточно отточен на разные уловки и махинации многолетней работой таксистом и механиком на воротах: он сразу усек, что к той же цели пытаются пробиться и не первой молодости городская фря с толстым то ли хахалем, то ли мужем, и его хозяин на пару с жеваным уголовником. «Ничего, — рассуждал Фаркопов. — Я в это не мешаюсь». Надо лишь не упустить самый главный момент: момент откопания сундука, и выемки его из земли. Как только он будет поставлен на край ямы — тут уж наступает пора его действий. Напасть внезапно, вырубить, связать и бросить в эту же яму. И укантарить сундучок. Сколько времена понадобится ему, чтобы отвезти клад и надежно его упрятать? Да часов восемь, не больше. Потом надо будет позвонить в совхозную контору и сказать, что видел в низине свежевыкопанную яму, где лежат связанные люди. А может, они сами успеют к тому времени развязаться: ну и на здоровье, он же никому не желает зла! Крячкин с уголовниками все равно будут молчать, не те личности, чтобы привлекать внимание, а баба и ее напарник… Их, скорее всего, самих поднимут насмех: тоже, кладоискатели! У них же нет никаких доказательств. Даже если и начнут колготиться, чего-то искать, все равно проищут столько, что его к тому времени и след простынет. Он будет лежать в Полинезии, на золотом песке, и девушки с шоколадными белыми грудками будут подносить к его рту спелые плоды удивительных растений. На фиг сдались ему все здешние проблемы! Пусть разбираются, приватизируют, воюют, убивают друг друга — он-то тут причем? Одна еще только заноза: куда деть мать? Она тоже жила в Емелинске — большая жилистая, высокая, мощная армянка с усами, бицепсами не меньше, чем у сына. Что вот заставило ее в свое время выйти замуж за невзрачного по виду и росту, хоть крепко сбитого русака-таксиста, уехать с родины, родить от него сына? Жесткий и ухватистый, он все же правил в семье, как хотел, а Костьку прочил лишь по своей автомобильно-таксистской части. Тот подростком еще поступил в автотехникум, а кончал уже мужиком, после армии. И — в таксопарк, отцовым сменщиком. И жили, не тужили, и денежки водились. Девочки, блеск золотых сережек с правого сиденья, уверенные дяди с кейсами, беспечные пьяницы… И отец, видно, загляделся лишку на сережки в ушах симпатичной молодки, на нежный профиль ее: улетел в гололед вместе с нею на обочину, и закувыркался там, пока не умер и не взорвался… Печальный момент, ничего не скажешь. А мать надо отправить на житье куда-нибудь в тихое место, типа Финляндии: снять дом, отвалить денег на счет, навещать… Не в Армению же, на самом деле, ей ехать! Она до сих пор благодарит Бога, что не живет там теперь.