Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

Так что… в тереме грезовом, голубчик… Но признаюсь откровенно: она ровным счетом ничего нам не сказала. И я ей поверил: она не знает. Сначала я думал так: или то, что указывает на картине место клада, недоступно дилетанту, вроде меня или вас, и может открыться лишь специалисту, или — к этой картине должен быть еще один ключ. Теперь у нас остался лишь последний вариант. Я правильно мыслю?

— Может быть.

— Н-да, что-то я разговорился… Теперь хотелось бы выслушать вашу версию. Как вы узнали о картине, что думаете обо всем этом… ну, вы же понимаете! Алик нам поведал кое-какие детали, но что его слушать — дурачка, воришку! Вы были его головой, поделитесь, а потом — объединимся, как два мыслителя…

— Ну вот что, — стул под Крячкиным тяжело заскрипел. — Не надо говорить мне умные слова и держать за дешевого фраера. Я вам не Алик. И куш мой такой: пятьдесят на пятьдесят. Причем имейте в виду: я себя страховать умею. В случае не то чтобы покушения, или убийства, — а даже простого подозрения с моей стороны по следу всей вашей команды двинется мой человек. От него не скроется ни один, даже в Антарктиде. Вот это прошу иметь в виду.

— А вдруг вы пустите его, чтобы изъять нашу часть клада? — спросил притихший Митя.

— Это не так просто, — усмехнулся Крячкин. — Передел собственности руками слуг — мероприятие исключительно опасное и чреватое. Вы ведь кажетесь грамотным человеком, должны знать историю. Только так: заказ — исполнение — выплата. Да что я вас, впрочем, учу! В вашем деле тоже умишко нужен.

— Иногда и меня поучить невредно. Тем более, что… есть, есть сложности!

— Какие же? — насторожился гость.

— С этой Зоей, завмузеем… Дело в том, что ее жених, лейтенант из местной уголовки, проявил вдруг ненужную прыть в ее поисках, вышел на непосредственных фигурантов, времени терять было некогда… в-общем, он теперь тоже у нас.

— Где? В «тереме грезовом»? Вместе с невестой?

Рататуй кивнул.

Потеряевский домовладелец задумался. Развел руками:

— Опасно, ребята, ходите, — да что же я могу сделать? Их судьба теперь в ваших руках, я туда мешаться не стану. Выпускать-то их тоже нельзя. Но вот какой я вам дам совет, и покончим с этим вопросом: убирайте уж скорее и этого мента, старого Урябьева. А то я про него много слышал: крутой мужик!

— Сразу, боюсь, не получится. Он же матерый профессионал, а у меня кто? Дилетанты, шмакодявки… Слушайте, а нельзя ли нанять вашего человека? Я бы хорошо с ним расплатился.

— Нет, это исключено, — Крячкин сделал резкий жест. — Все, кончен разговор. — Видно, ему было ведомо что-то, совершенно исключающее подобную сделку.

— Неужели же вы совсем, нисколько нас не боитесь? — удивился Митя. — Ведь в моей власти и самого вас упрятать так далеко, что вы не выберетесь.

— Да я таких бушлатом по зоне гонял, — сурово отвечал ветеран жизни. — А ты рискуешь, паренек. Я же сказал: страховка надежная. И суток не протянешь. Давай лучше дела решать, а не болтовней заниматься.

Совещание оказалось долгим, и выявило уйму вопросов, подлежащих уяснению. Вот из письма, например, которое Мелита поведала Люське-растопырке, выходит, что клад зарыт был в низине за селом, — именно там видел мужик горюющего над могилою дочери старого барина, оттуда прогнал его грозный казак, вскричав: «Куда прешь?! Пошел прочь, шишига!» Причем здесь тогда портрет? Ведь на нем не видно никаких следов той низины. В чем секрет? Дальше. Что удалось вытянуть от этой Зойки — так это то, что музейный портрет — никакой не подлинник, подлинника никто не видал, а — копия, сделанная специально приезжавшим в имение Потеряевых учителем губернской гимназии. Якобы есть где-то еще одна копия, гораздо искуснее этой, но где — ей лично неизвестно. И вообще она не искусствовед, а историк, в живописи разбирается очень приблизительно.

— Допустим, мы сейчас сконцентрируемся, соберемся с силами — и найдем вторую копию, — расуждал Митя Рататуй. — Что это нам даст?

— Да ничего! — молвил в ответ Крячкин. — К ней, это верно, должен быть еще один ключ, — а его у нас нет. Надо в низину спускаться, это вернее: клады без меток не оставляют.

За долгую дорогу от Емелинска до Малого Вицына Мбумбу Околеле тихонько сжевал две булочки, сунутые ему румяным парнем, и сделался совершенно сыт. Сухомятка, ну и что? Ведь он был африканский негр, и привык обходиться без воды. Другие пассажиры автобуса, как и аэропортовского, глядели на него с боязнью, недоверием и любопытством. А один парень все оглядывался, и подмигивал, и тянулся, и кричал через головы, что тоже бывал в Греции по турпутевке. «Какая все же таинственная, непостижимая страна, какие удивительные люди со странным поведением!» — думал Мбумбу, вглядываясь то в громаду темного леса за окном, то в даль желто-зеленых полей.