Владимир Соколовский - Старик Мазунин

Некоторое время было тихо. Потом от кустов на другой стороне отделился человек в маскхалате, бросился вперед, петляя и строча на бегу. Упал. Снова стихло. Секунд через двадцать из кустов выскользнула еще одна фигура. Этот уже не бежал и не прятался. Чуть согнувшись, держа оружие наготове, он направился к дороге. За ним гуськом потянулись остальные. «Девять штук», — сосчитал Мазунин. Он осторожно вытащил из сумки пакет, разорвал бумагу и крепко прижал бинт к ране под гимнастеркой. Болело не сильно, но бинт сразу намок, разбух. Вся рука зудела, как будто он ее отлежал.

Фашисты осторожно подошли к телеге, обшарили убитых, стали совещаться. Доносились слова, обрывки фраз. Особенно громко говорил, почти кричал, черноватый, щуплый, — маскхалат висел на нем, как мешок. «Фир! Фир!» — несколько раз повторил он, растопырив пальцы, и что-то быстро лопотал, показывая на лес. Хоть счет по-немецки Мазунин и знал немного, но и без перевода было ясно: один из четверых ушел, и он требовал его догнать. Долгий, с белесыми усиками — старший, видимо, — недоверчиво качал головой, отвечал коротко.

Старшина лежал ни жив ни мертв. Стоило им чуть-чуть углубиться в лес… Троих бы он снял — в карабине осталось три патрона, но остальные взяли бы его. И он пожалел еще раз, что нет ни гранаты, ни, на худой случай, кинжала — живым попадаться нельзя, это ясно. О забрызганном кровью пистолете, так и оставшемся в окостеневшей рук офицера, он даже не вспомнил. Так. Что же делать? Мазунин уже понял свою ошибку в оценке противника: перед ним был никакой не передовой отряд, а обыкновенная поисковая группа, шныряющая по тылам в поисках «языков», документов, иных сведений. Непонятен был только странный способ перехвата — не вплотную, наверняка, а издали, с боя — это-то и ввело поначалу в заблуждение. Видимо, разведчики подошли к окраине леса, когда телега уже подъезжала к створу, и, не успев составить какого-либо плана, соблазнившись сугубо мирным видом подводы, с ходу решили захватить сидящего на ней офицера.

Неизвестно, сколько бы еще продолжался спор возле телеги и чем закончился, если бы издалека не послышался гул мотора. По характерному рыканью дизеля Мазунин догадался, что со стороны фронта по дороге идет танк или самоходка. Гитлеровцы насторожились. Затем, по короткой команде старшего, кинулись к леску — в ту сторону, откуда только что вышли. Но, не добежав до него, цепью залегли за кустами. Вскоре на дороге показался одинокий танк.

У Мазунина вдруг страшно заныло сердце. Он задышал тяжко и болезненно. По всей вероятности, какой-нибудь механик-водитель отгонял машину на ремонт с передовой в армейские мастерские. Что он будет делать при виде опрокинутой телеги и трех убитых? Предупредить его или дать знак старшина никак не мог: стоило подняться — немцы срезали бы сразу. Единственный шанс — это если танкист при остановке заглушит мотор. Тогда можно выстрелить по броне. В танке наверняка был один водитель: остальным отгонять его, а потом добираться на попутных обратно резону не было. А для разведгруппы — одиночный танк, одиночный солдат — все добыча.

Пока старшина так думал, танк догромыхал до подводы и остановился. Постоял немного, то взревывая мотором, то приглушая его. У Мазунина от напряжения задергалось веко. Вдруг смотровой лючок захлопнулся, танк дал заднюю скорость, развернулся, перевалил через кювет и, объехав место боя, снова вывалился на дорогу. Запылил, лязгая траками.

Сразу после ухода танка фашисты ушли в лес. Мазунин видел их спины, исчезающие за негустой порослью. Старшина выждал немного, хоть и понимал, что оставаться здесь дальше разведчикам просто опасно, и вышел на дорогу. Перевернул трупы на спины, сложил им руки (пистолета в руке капитана уже не было, его прибрали гитлеровцы), закрыл глаза; наскоро перевязал плечо бинтами, найденными в Ефимовой торбе. Подхватил карабин и, мягко ступая по примятой разведчиками траве, вошел в лес. Можно, конечно, добраться до своих, рассказать, что к чему, но время будет упущено: на дорогу, на неизбежные расспросы-допросы, ахи-охи, дознания… А терять его, время, нельзя было никак. И он, осторожно ступая, пригибаясь за деревьями, заскользил по лесу, отыскивая оставленную разведгруппой тропочку.

У кромки леса он наткнулся на труп в грязно-зеленом маскхалате. Еще один лежал чуть поближе — солдат, в которого стрелял Мазунин. Халат его в левой части живота намок, потемнел от крови — но убили его сзади: под лопатку, мгновенно. «Своего же… от гады!» — сплюнул Мазунин. Он постоял, поежился и углубился в рощу.