Владимир Соколовский - Старик Мазунин

Обратно в эту часть Мазунин уже не попал, а в составе артдивизиона был направлен на Юго-Западный фронт, где летом сорок второго стоял с батареей насмерть, прикрывая отходящие к Сталинграду части, оставшись из всей батареи вдвоем со взводным, тащил к своим, раненого, топкими донскими плавнями. Выйдя в расположение отступающего полка, прибился к нему и, став снова пехотинцем, делал свою солдатскую работу: ходил в разведку, рыл окопы, бросал гранаты, стрелял, хоронил товарищей… Вернувшись волей судьбы снова в артиллерию, получил под команду уже не одну, а две пушки и в звании старшины стал командовать огневым взводом. С обязанностями своими он справлялся, после прибытия на Воронежский фронт боевых действий они почти не вели, и Мазунин совсем уж было привык к полумирному, позиционному житью, пока не произошел тот случай в июне 1943 года.

…Выстрела он не слышал. Просто увидал, как сидящий впереди Ефим Голдобин вдруг дернулся, выпустил вожжи и, нелепо хватаясь руками за разорванное горло, головой вперед повалился между колесами.

В таких ситуациях Мазунин действовал быстрее, чем соображал. Мигом спрыгнув с телеги, он пригнулся и попытался нырнуть под живот лошади, чтобы перехватить вожжи и, стегнув, попытаться уйти. Но Серко уже валился набок, тоскливо крича, и переворачивалась старая армейская фура…

С треском опрокинувшейся подводы слились короткий болезненный вскрик чернявого капитана из поарма и хриплый мат старшины Никифорука.

— Ложись! — крикнул Мазунин и, ползком обогнув околевшего мерина, скользнул за подводу. Стреляли, конечно, из леска, метрах в двухстах проходил его край. По обеим сторонам дороги когда-то было поле, но его давно уж не засеивали, потому заросло оно бурной сорнячной порослью. Лес тоже стоял с обеих сторон, и с одной был даже ближе к дороге метров так на тридцать. Но стреляли все-таки не оттуда — чутье Мазунина редко обманывало. Телега перевернулась на повороте, и в поворот этот вписывался край леска, который тянулся за дорогой, повторяя издали ее прихотливые изгибы. Любой мало-мальски смыслящий солдат избрал бы для нападения именно этот лесной мысок — с передних его рубежей дорога просматривалась в обоих направлениях. Зато лес, со стороны которого залег Мазунин с товарищами, шел под углом к дороге, потом заворачивал и уходил вдаль, почти перпендикулярно к ней, и с любой его точки виден был только один рукав пыльного, избитого ухабами, иссеченного танковыми траками пути. Возник он случайно — просто пустил во время наступления какой-нибудь отчаюга-комбат свою танковую колонну напролом, по полям-буеракам, чтобы успеть поскорее туда, где захлебывалась от жестоких атак пехота-матушка… По образовавшимся колеям пошли еще, еще… А весной путь до того разбили, что движение по нему пришлось закрыть.

Теперь в тылы ездили по новенькой, хорошей дороге, перед которой у старой было только одно преимущество: она была в полтора раза короче. Собственно, это обстоятельство и стало решающим, когда Мазунин обсуждал вопрос, по какой дороге ехать на армейские склады со старшиной батареи Никофоруком — костлявым молчаливым мужиком. Дело в том, что вечером всю батарейную «знать» приглашал в свою землянку Петя Цвирко — командир третьего взвода. Причины не объяснял — без боевых действий жилось скучновато, и так, между собой, собирались частенько. Никифорук особо печалился, что может не достаться трофейного коньяку, который обещали притащить разведчики. «Оставят!» — успокаивал его Мазунин. «Та! Оставят! Його там усего — трохи ма!» — раздражался старшина батареи. Он и предложил ехать по заброшенной дороге — только так они успевали обернуться за день. Мазунин тоже был приглашен и спорить поэтому не стал.

Поездка была следствием знакомства, сведенного хитрым Никофоруком с начальником одного из армейских оружейных складов. Когда слухи об этом дошли до комбата Инкина, тот вызвал старшину батареи к себе. Никифорук сначала только многозначительно хмыкал и отмалчивался, но когда старший лейтенант поднажал, он признался нехотя, что да, мол, можно кой-чего пошукать… И тогда Инкин приказал Мазунину отправляться на склад вместе со старшиной батареи, «пошариться в закромах». Пушки были старые, выходило из строя то, другое — у одной разбило панораму, еще одна стояла на позициях только так, для счету, — отказало откатное устройство, у третьей заедало замок. «Грузите что можно! — приказал Инкин. — Чтобы запас был!»