Грэм Грин - Почетный консул

– Понятно. Вот оно что. Это для меня в некотором роде удар, Кричтон.

– Почему? Вам же только оплачивали консульские расходы.

– Я мог каждые два года ввозить новую машину.

– Вот и это тоже… в качестве почетного консула вы на нее, собственно, не имели права.

– Здешняя таможня не видит разницы. И все так делают. Парагвайцы, боливийцы, уругвайцы…

– Не все, Фортнум. Мы в британском посольстве стараемся ничем себя не пятнать.

– Может, потому вы никогда и не поймете Южной Америки.

– Я не хочу быть передатчиком одних только дурных вестей, – сказал Кричтон. – Посол поручил мне сообщить вам кое-что… строго конфиденциально. Обещаете?

– Конечно, кому мне рассказывать? – Даже Пларра больше нет, подумал он.

– Посол собирается представить вас к ордену по списку новогодних награждений.

– К ордену?.. – недоверчиво переспросил Чарли Фортнум.

– К О.Б.И. [ордену Британской империи].

– Что ж, это очень мило с его стороны, Кричтон, – сказал Чарли Фортнум. – Вот уж никогда не думал, что он ко мне так хорошо относится…

– Но вы никому не расскажете, правда? Вы же знаете, теоретически это еще должна утвердить королева.

– Королева? А, понимаю. Надеюсь, что после этого я не задеру нос. Знаете, мне как-то довелось показывать членам королевского дома здешние развалины. Очень милая была пара. Такой же был пикник, как с американским послом, но они не заставляли меня пить кока-колу. Мне эта семья очень нравится. Вот уж кто на своем месте!

– И вы никому пока не расскажете… ну, разумеется, кроме вашей супруги? Ей-то вы можете довериться.

– Думаю, что она этого и не поймет, – сказал Чарли Фортнум.

Ночью ему приснилось, что он идет вместе с доктором Пларром по бесконечно длинной прямой дороге. По обе стороны, как оловянные блюда, лежат lagunas [озера (исп.)], при вечернем свете они все больше и больше сереют. «Гордость Фортнума» вышла из строя, а им нужно добраться в поместье до темноты. Его мучит тревога. Хочется бежать, но он повредил ногу. Он говорит:

– Нехорошо заставлять ждать королеву.

– А что делает королева в поместье? – спрашивает доктор Пларр.

– Собирается вручить мне О.Б.И.

Доктор Пларр смеется.

– Орден безнадежного идиота, – говорит он.

Чарли Фортнум проснулся в тоске, а сон стал сворачиваться быстро, как липкая лента, и в памяти остались только длинная дорога и смех Пларра.

Он лежал на спине на узкой кровати для гостей и чувствовал, что годы давят на него всей своей тяжестью, как одеяло. Он подумал, сколько лет ему еще придется лежать вот так, одному, – это казалось такой пустой тратой времени. Мимо окна мелькнул фонарь. Он знал, что это пошел на работу capataz; значит, скоро рассвет. Луч скользнул и высветил костыль, который на фоне стены был похож на вырезанную из дерева большую букву; потом свет померк и погас. Он знал, что осветит фонарь дальше: сперва купу авокадо, потом сараи и ирригационные канавы, в сером металлическом свете отовсюду спешат на работу люди.

Он опустил здоровую ногу с кровати и потянулся за костылем, После отъезда Кричтона он сообщил Кларе неприятную весть о своей отставке – и понял, что эта новость не произвела на нее никакого впечатления. В глазах девушки из дома матушки Санчес он всегда будет богачом. Насчет О.Б.И. он ей не сказал. Как он и говорил Кричтону, она бы все равно ничего не поняла, а он опасался, что ее равнодушие сделает это событие менее значительным для него самого. И все же ему хотелось ей рассказать. Хотелось разрушить выраставшую между ними стену молчания. «Королева собирается наградить меня орденом», – слышал он свой голос, а слово «королева», наверное, даже для нее что-то значит. Он не раз рассказывал ей о пикнике среди развалин с отпрысками королевского дома.

Фортнум двинулся на своем костыле, как краб, по диагонали вдоль коридора между гравюрами на спортивные сюжеты; он протянул в темноте руку, чтобы открыть дверь спальни, но двери не нащупал – она была открыта – и вошел в пустую комнату. Тишину не нарушало даже слабое дыхание. Можно было подумать, что он совсем один бродит по каким-то развалинам. Он поводил рукой по подушке и ощутил прохладу и свежесть постели, на которой никто не спал. Тогда он присел на край кровати и подумал: она ушла. Совсем ушла. С кем? Может, с capataz?.. Или с одним из рабочих? Почему бы и нет? Они ей подходят больше, чем он. С ними она может разговаривать так, как не может с ним. Он столько лет жил один, пока не нашел ее, неужели как-нибудь не проживет и те несколько лет, которые ему еще остались? Обходился же он раньше, убеждал он себя, обойдется и теперь. Может, Хэмфрис снова станет здороваться с ним на улице, когда его имя появится в новогоднем списке награждений. Они снова будут есть гуляш в Итальянском клубе, и он пригласит Хэмфриса к себе в поместье; они усядутся рядом возле бара, впрочем, Хэмфрис, кажется, непьющий. Чарли стало больно при мысли, что Пларр мертв. Своим бегством Клара, казалось, предала не только его, но и покойного доктора. Он даже рассердился на нее из-за Пларра. Право же, она могла бы сохранить хоть ненадолго верность умершему – ну как если бы поносила по нему траур недельку-другую.