Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

Было двенадцать часов дня. В баре было пусто, только в углу двое пьяных обнимались и бормотали бессмысленные слова. Габриэль спросил мескаль и посмотрелся в засиженное мухами и потускневшее от времени зеркало, висевшее на стене. Зеркало отражало горчичного цвета кожу, курчавые волосы, обрамляющие чистый лоб, гладкие, без пушка, щеки и дерзко изогнутые линии полуоткрытых мясистых губ. Немного погодя открылась дверь, и вошли два человека в низко надвинутых шляпах и габардиновых костюмах. Оба уставились на Габриэля. Тот, что повыше, подошел к стойке.

— Ты вернулся?

— Привет, — сказал Габриэль. — Да, уборка кончилась.

— А что теперь собираешься делать?

— Да вот, ищу работу.

Вновь пришедшие толкнули друг друга локтем в бок и ухмыльнулись.

— Значит, ищешь работу.

— Ну да. Есть-то надо, верно? — Габриэль хотел было поднести стопку к губам, но высокий схватил его за руку, и мескаль пролился на стойку.

— Что это ты? Чего вам надо? — Габриэль сжал кулаки и почувствовал, как у него загорелись уши.

— Послушай только, Купидо, он спрашивает, чего нам надо, — сказал высокий своему товарищу. Тот раскрыл рот, но ничего не ответил, только вздохнул. — До чего короткая память у некоторых людей.

— Хватит. Я зашел сюда мимоходом, и мне не о чем с вами толковать…

— А кто говорит, что ты хочешь с нами толковать? Это мы хотим с тобой потолковать, дружок, чтобы ты нас вспомнил. Чтобы ты вспомнил своих корешей. Правильно я говорю?

Приятель высокого опять раскрыл рот, но теперь еще завращал глазами и сдвинул набекрень шляпу.

— Потому что некоторые забывают про паханов и хотят быть сами себе головой, не так, что ли?

— Я никого не трогаю, — пробормотал Габриэль и подозвал бармена. — Налейте мне другую.

Высокий ткнул Габриэля пальцем в живот.

— Ты что, не понимаешь? Уж больно ты скор, дружок. Кто тебе сказал, что ты можешь выпить другую? Лучше мы тебя сами угостим. Правильно я говорю? — и он опять толкнул локтем в бок товарища. — Ну-ка, один мескаль для моего приятеля и два пива.

Над их головами жужжали мухи. Только это и нарушало тишину: два пьянчуги в углу заснули. Бармен молча ходил взад и вперед, откупоривая бутылки.

— Ну, будем! — Высокий пригубил пиво. А когда Габриэль поднял стопку, толкнул его под локоть. Пока он медленно вытирал руку, два приятеля, улыбаясь, наблюдали за ним.

— Вот видишь, друг, — сказал высокий, — ты себе разъезжаешь по Калифорнии, как турист, а кое-кто остается здесь и все помнит.

Габриэль приблизил лицо к лицу высокого.

— Слушай, ты: хоть ты и заправила в этом квартале и у тебя есть рука, потому что ты лижешь зад кому надо, я все равно могу тебя уделать, когда захочу. Для того я и набил тебе морду один раз, чтобы ты это знал.

Высокий опять отхлебнул пены из стакана.

— Допустим, приятель. Только второй раз ты меня не застанешь со спущенными штанами. — И бросил товарищу: — Правильно я говорю?

Тот осклабил зубы и, не меняя своей расслабленной позы, начал наотмашь бить Габриэля по лицу, а худой ударил его коленом в живот и пустил в ход пустую бутылку.

— Ребята, не… — закричал было бармен и осекся.

Габриэль скорчился, схватившись одной рукой за живот, а другой за голову, и упал. Худощавый пинал его ногами, поправляя галстук.

— Здесь все знают, кто тут командует, и тебе тоже, дружок, не худо это узнать, хоть ты и уезжаешь на каникулы.

Приятели расплатились и вышли, толкая друг друга локтем в бок. Габриэль, лежа на полу, чувствовал, как по губам его течет кровь. Он попытался встать, опрокинул плевательницу, опять упал, и его кровь смешалась с пролившейся из плевательницы слюной.

— С этими не связывайся, — простонал, уже не сдерживаясь, бармен.

— Что уж тут, что уж тут…

— Что же тут поделаешь…

Мать прикладывала горячий компресс к распухшему носу Габриэля. Старшая сестра напевала в углу, а отец уже спал.

— Это еще к малым бедам, Габриэль. Бывает хуже. Братья твои и вовсе умерли.

— Я только хочу работать. Клянусь тебе, я ни с кем не связываюсь, никого не задираю.

Мать вздохнула и пошла взять другую тряпку из ведра с водой, кипятившегося на огне.

— Здесь всегда так было, Габриэль. У одних меньше, у других больше, но у каждого свои беды. Всякий раз, как я прихожу исповедоваться, чего только мне не рассказывает сеньор священник. Уж ему ли не знать, у кого какое горе. Я часами слушаю, а он говорит, да так хорошо, складно, рассказывает, как маются все соседи. Как будто я исповедуюсь и за себя, и за весь квартал. И не думай, от этого делается легче. Ты бы тоже сходил…