Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

Либрадо тихонько засмеялся и поднес к носу платок. Громко сморкаясь, он продолжал:

— А что же Федерико Роблес? Он тем временем каждое утро прохлаждается со всякими хлыщами в фешенебельных кафе, а через некоторое время на те деньги, которые нажил на первом дельце, покупает скотоводческие фермы в Толуке. Потом он их сбыл и сказал мне, что в мексиканской деревне нечего делать, что тут конъюнктура никудышная из-за аграрных законов, в особенности теперь, когда президентом станет этот Карденас, с которым нужно держать ухо востро, и что касики, у которых рыльце в пушку, плохо кончат; словом, что теперь ценится не земля, а капитал. Потом он подался на Север — вы этого не знали, правда? Об этом он, понятно, умолчал — и стал промышлять в игорных домах Нижней Калифорнии. Вообще он, кажется, брался за все: был и комиссионером, и поставщиком — лишь бы заводить знакомства с гринго и поддерживать хорошие отношения с важными шишками. Когда я вернулся с Трес-Мариас, он возглавлял компанию по скупке и продаже земельных участков, в которую входили гринго, и некоторые мексиканские политики. Они за бесценок скупили чуть не весь Ломас. Потом он одним из первых стал строить жилые дома. Это дело верное, вы же понимаете. К тысяча девятьсот тридцать шестому году он уже пошел в гору. Деньги к деньгам, приятель, и эти гринго прониклись к нему доверием, сделали его юрисконсультом в своих компаниях, потом ввели в административные советы, а там он уже сам встал на ноги и смог вкладывать деньги в свои собственные предприятия. Ну и нюх у него был! Он понял, что для сельского хозяйства у государства нет ни сентаво свободного, что все идет на городское благоустройство, торговлю и промышленность, и все в Федеральном округе. Он одним из первых начал кредитовать в крупных масштабах строительную промышленность. А тем временем цены на участочки все поднимаются и поднимаются, квартирная плата тоже, а нет, так можно снести одно и построить другое. Город растет и растет, приятель, а вместе с ним растет и Роблес. Вы же видите, какая здесь пропасть людей из деревни, которые стекаются сюда, потому что тут есть работа на стройках, а на деревню никто не обращает внимания. И сезонников. И выходцев из аристократических семей Орисабы и Масатлана и откуда хотите, которые переходят в столичный средний класс: думают, что здесь они быстро выдвинутся, а кончают тем, что становятся машинистками и мелкими торговцами. Роблес всегда страхует себя. В политике поддерживает контакты с гринго, но во времена Седильо на всякий случай заигрывал также с «золотыми рубашками» и нацистами. Ловкач, черт побери! Тут тебе и поездки в Соединенные Штаты, и шикарная жена, словом, все, что придает престиж. Ничего не скажешь, он сумел устроиться. А я? Вернувшись с Трес-Мариас, я нашел мою бедную дурнушку совсем исхудавшей, да и было отчего. Все связи я растерял, но в конце концов Фелисиано Санчес, мой товарищ по профсоюзу, устроил меня на работу в министерство народного образования, и меня направили на периферию «проводить в жизнь статью третью», вы ведь знаете, что это такое. Ну, я и поехал. Взять с собой жену было невозможно, мой друг. В Вилья-де-Рефугио одну учительницу схватили наемные бандиты и превратили в лепешку, протащив за ноги по камням. Другой отрезали уши, а некоторых учителей повесили и сожгли. Всё касики, сеньор, касики и священники. Вот вам и народное образование в деревне. Так-то, начинали мы одинаково, и, казалось, все открывает широкие возможности. Только надо было бы, чтобы к этому прилагалось все то, ради чего совершилась революция. Земля, образование, работа. Ну вот, вы видели, каков был мой опыт. Другое дело Роблес, он встал на верный путь, вот и достиг прочного положения. Выходит, для того и совершилась революция. Чтобы в городе Мехико спекулировали земельными участками.

Ибарра начал хохотать; это был не понятный и оправданный хохот, а раскаты гортанного смеха, похожего на замаскированный плач, с каждой новой волной все более громкого и казавшегося неудержимым и нескончаемым.

— А моя дурнушка? Представьте ее положение. Как ей было раздобывать деньги, пока я мытарился? Фелисиано Санчес, мой товарищ по профсоюзу, пожалел ее и взял к себе в дом, а ей, конечно, пришлось платить натурой. Вот тебе и дурнушка! Но я не затаил на нее зла. В общем-то упрекать ее за это значило бы слишком много требовать от нее. Теперь, когда я заболел, она пришла навестить меня. Фелисиано убили пятнадцатого сентября — «при попытке к бегству». За смутьянство. Но моя дурнушка предпочла остаться с детьми, которых она прижила от Фелисиано. Теперь она уже старая, и когда я вспоминаю, что, женясь на ней, воображал, что мы будем стариться вместе… Не думайте, каждому нужен человек, который старился бы вместе с ним. Все, что можно разделить с другим, не пропадает, а как бы удваивается, вы так не думаете? Ну, ладно! Я вернулся в министерство народного образования, где и работал до последнего времени. Обратите внимание: даже рабочий теперь не так беззащитен, как мелкий служащий. Среднему классу приходится хуже, чем простому народу, потому что у него есть иллюзии и, кроме того, ему надо сохранять декорум. Он должен соблюдать известные приличия в отношении домашней обстановки, еды, одежды. Чиновник не может ходить в уарачах и в холщовых штанах. И он не сводит концы с концами. Мы живем в обществе свободного предпринимательства, сеньор, и люди, которые предпринимательством и живут, поднимаются наверх, но средний класс остается там, где был. Паршивая работа, рутина… да что вам рассказывать! В один прекрасный день мне захотелось сжечь все архивы и в жизни не видеть больше запыленной бумаги. Ведь я четырнадцать лет проторчал там, и каждый день одно и то же, та же никому не нужная работа, тот же автобус «Косумель» с жесткими скамьями, та же комнатенка, та же скука после работы, когда не знаешь, куда себя деть, — разве только поискать бабу или сходить на двухсерийный фильм в кино «Колониаль». А на следующий день в восемь утра опять отмечайся в табеле. Эх, черт побери! А между тем Федерико Роблес… Кто же тут не согнет спину, скажите на милость? При жалованье в шестьсот песо в месяц… И кого же я знал среди новой плутократии, кроме Федерико Роблеса? Вот так и получилось, что я, как вы знаете, предоставил себя для юридического мошенничества, внеся три тысячи песо, которые мне даже не принадлежали, чтобы стать формально пайщиком Общества с ограниченной ответственностью, а фактически надсмотрщиком над несчастными работягами на плохо оборудованной фабрике с устаревшими и неисправными машинами. Все для того, чтобы обойти закон. И вот я перед вами. Вы говорите с блестящим специалистом по трудовому праву.