Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

– Влад!

– Да?

Когда я поднял голову, Лидия смотрела на меня с отчаяньем, а по ее щекам текли слезы.

– Ты не думаешь обо мне, даже сжимая в объятиях! В твоей голове иные помыслы – политика, политика, политика…. Даже теперь ты не со мной, а где-то далеко-далеко. А я почти поверила, что мы вместе. Зачем ты спас меня, Влад? Сейчас я была бы уже мертва, и мне не было бы так больно…

Она поднялась и пошла прочь. Наше примирение было коротким, любящие сердца вновь разделяла бездна.

– Лидия!

Она даже не обернулась. Я настиг ее в два прыжка, подхватил на руки, покрывая ее лицо и шею страстными поцелуями.

– Ты дурочка, ты просто дурочка… Сегодня наш день, и в этот день мы будем счастливы, я обещаю.

У наших ног шумел Арджеш. Мы снова сжимали друг друга в объятиях, и снова наше счастье было так велико, что его невозможно было вместить в душу.

Вечер приближался. Пора было обустраиваться на ночлег. Лагерь разбили тут же, неподалеку от дороги, возле прозрачного и быстрого ручья. Как по волшебству, на пустом месте выросли походные шатры, заполыхали небольшие костерки. Вскоре запахло какой-то снедью, и пустынное, глухое место внезапно стало по-домашнему уютным. Это была последняя остановка на валашской земле, а впереди, за холмами, простирались владения османов. Я ехал в Адрианополь на встречу с султаном, везя с собой проект нового договора, подтверждавшего вассальные обязательства, некогда взятые Валахией перед Османской империей.

Тихонько ржали стреноженные лошади, неутомимо журчал ручей – мир вокруг был таким, будто не существовало войн и невзгод, нелепых проблем, которые люди выдумывали сами для себя, сокращая и без того недолгую жизнь. Я не стал дожидаться, когда приготовят ужин, а, позвав секретаря, направился в свою палатку, решив перекусить позже.

Текст договора не давал покоя, я вновь и вновь возвращался к нему, внося пометки и исправления. Следовало многократно выверить все пункты, чтобы турки не могли найти в договоре лазеек, кои они могли бы использовать в своих интересах. А Фарма терпеливо переписывал вариант за вариантом, успев, должно быть, наизусть вызубрить текст. Вот и теперь Раду разложил на раскладном столике бумагу, перья, открыл чернильницу, зажег свечи и замер, ожидая, когда начнется диктовка. Я вновь пробежал глазами документ, пытаясь представить, будто читаю его впервые, оценивая достоинства и возможные просчеты:

«Высокая Порта отказывается от вмешательства во внутреннее управление княжества, и ни один турок не может без важных причин иметь оседлость в Валахии.

Влахи будут управляться своими законами, а воеводы иметь вполне право над жизнью и смертью своих подданных, равно также и право объявлять войну и заключать мир, не подчиняясь ни в каком случае ответственности Высокой Порте.

Христиане, принявшие ислам, свободны возвратиться в Валахию к прежнему своему верованию.

Турецкие купцы, приезжающие в Валахию по торговым делам, обязаны объявлять валашскому правительству сколько времени они проживут в княжестве, и, по истечении срока, должны уехать из княжества.

Строго воспрещается туркам брать с собою из княжества слуг, подданных Валахии, какого бы пола не были. Запрещается также строить в Валахии джамии, или турецкие молельни».

Таковы были условия нового договора. Я предвидел, что недоброжелатели обвинят меня в том, что, подписав его, я отдаю Валахию султану и обременяю казну княжества непомерной данью. Однако договор только подтверждал давно устоявшиеся отношения, не внося в них ничего нового. Мирча Старый признал вассальную зависимость от османов еще в начале века и с тех пор, хотя договор часто нарушали, все валашские князья были вынуждены придерживаться его, подчиняясь силе могущественного сюзерена. Взойдя на престол, я так же склонил голову перед «хозяевами» и три года регулярно платил дань, понимая, что до поры не в силах изменить ситуацию. Однако появление союзников в Молдове и Венгрии развязывало руки, давая свободу действий, и я перестал ездить в Константинополь, чем вызвал недовольство султана. Раздражение самодержца не перерастало в боевые действия лишь потому, что у Османской империи имелись серьезные проблемы на азиатской границе, где им противостояло сильное войско туркменского правителя Узун-Хасана [30], а на западе римский папа готовил крестовый поход, что так же не могло не тревожить султана Мехмеда. В такой ситуации у меня вроде бы не было повода для беспокойства, однако некоторые обстоятельства ставили под сомнение мою слишком жесткую позицию по отношению к Турции. Проблема состояла в союзниках, лояльность которых к Валахии я опрометчиво переоценивал. Если даже Штефан Молдавский не стал для меня надежной опорой в борьбе с врагами, так что же было говорить об остальных! Отношения с Трансильванией не улучшались, и это заставляло опасаться удара с тыла, а венгерский король Матьяш не оправдывал возложенных на него надежд. Король категорически не хотел воевать с Турцией, но самое главное – начал навязывать мне свои условия. Называя «верным и любимым другом», король настойчиво заявлял, что намерен породниться со мной, предлагая заключить выгодный династический брак с одной из его родственниц. Любезность Матьяша постепенно все больше напоминала ультиматум, заводя в тупик отношения с Венгрией. В такой ситуации следовало дистанцироваться от венгерского королевства и подумать о перемирии с Портой. Несколько месяцев, а может быть, даже лет мирной жизни давали возможность Валахии лучше подготовиться к неизбежному вторжению, стать сильнее. Договор предусматривал полное невмешательство османских чиновников во внутреннюю жизнь княжества, позволяя мне чувствовать себя хозяином в собственном доме. Подобная свобода стоила тех денег, которые я намеревался выплачивать в качестве дани.