Фридрих Горенштейн - Ступени

Юрий Дмитриевич подошел к стене и начал читать объявления.

— Вот, — сказал он, — меняют квартиру… Давай запишем адрес и пойдем к этому дому… Просто так, чтоб прогулка наша имела какой-нибудь смысл. Иначе станет скучно.

Дом этот помещался где-то у реки. Они вышли к городскому пляжу. Здесь было немного прохладнее, но вода была теплой, и слышно было, как фыркают и плещутся купающиеся. Было темно, лишь вдали, у пешеходного моста, горела цепочка фонарей, да одинокий фонарь покачивало ветерком у лодочной станции. Фонарь этот освещал скульптуру однорукого атлета с веслом. Юрий Дмитриевич подошел к фонарю и прочитал адрес.

— Где-то здесь, — сказал он.

— Странный ты, — улыбнулась Нина. — Зачем тебе этот дом… Давай просто подышим воздухом… Как хорошо… Слышишь, на том берегу, в камышах, утки крякают…

Они прошли вдоль берега. В прибрежных садах мелькали огоньки. Хозяева окуривали деревья от расплодившегося в горячие дни гнуса. Стоя на камнях и причаленных лодках, женщины полоскали белье. Коровы и козы бродили, позвякивая цепью, щипали траву, пили воду. Если центр городка был асфальтирован и освещен лампами дневного света, то прибрежные улицы имели совсем сельский вид, небольшие домики взбирались по косогору, некоторые даже были крыты соломой, с выбеленными стенами и низкими плетнями.

— Вот он, — сказал вдруг Юрий Дмитриевич сдавленным, прерывающимся от волнения шепотом и сильно схватил Нину за руку. — Вот этот домик.

— Тебе нездоровится? — тревожно спросила Нина. — Вернемся домой… Ты устал сегодня, ляжем пораньше…

— Вот этот домик, — сказал Юрий Дмитриевич. — Я узнал его… Два окна… И в переднем окошке горит свет…

Домик, на который указывал Юрий Дмитриевич, стоял несколько в стороне, на бугре. Крыт он был оцинкованной жестью и окружен крепким высоким забором. Подойдя ближе, Нина действительно прочла адрес, указанный в бумажке.

— Давай поменяемся, — сказал Юрий Дмитриевич, — переедем сюда.

— Что ты, — сказала Нина, — здесь нет ни газа, ни водопровода…

— Зачем тебе газ, — сказал Юрий Дмитриевич. — Домик в кольце… В глубине стакана, стоящего на пепле… Домик на бугре… Как нагадала покойница… Завтра же придем смотреть.

— Хорошо, — сказала Нина, — а сейчас пойдем домой, становится прохладно, я продрогла в сарафане.

Отойдя несколько, Юрий Дмитриевич оглянулся, но домик уже был не в два окна, а в три, все окна были освещены, и впереди была пристроена какая-то стеклянная терраса, так что вид его изменился совершенно. Впрочем, возможно, это был и не тот домик, так как, отходя, они свернули на другую тропинку, левее, и тот домик теперь мог быть заслонен бугром либо соседними домами.

— Я хочу рассказать тебе две притчи, — сказал Юрий Дмитриевич, — странные и не к месту… Вернее, не притчи, а истории, но я их почему-то воспринимаю как притчи, хоть и не улавливаю смысла. Одна притча веселая, а другая грустная… Итак, веселая. Когда мне было три года или самое большее четыре года, покойная мать взяла меня с собой в баню. Это было в таком месте и в такие годы, что отдельных номеров, конечно, не было, и приходилось идти в общую… Удивительно, как отлично я всё это помню… Баня бревенчатая, прокопченная. Деревянные крышки закрывают люки на полу… И вот какая-то женщина, пожилая уже, толстая туша с громадным, распаренным телом, начала ругаться с матерью. Она кричала: какое право вы имеете брать с собой мальчика в женское отделение… Или что-то в этом роде… Мать говорит: ему только четыре года. А туша кричит: нет, это уже большой мальчик… Она ушла и привела администраторшу… Они долго ругались, а потом туша ушла, прикрывшись от меня, четырехлетнего ребенка, тазиком… И вот тогда я впервые с интересом посмотрел на этот тазик… Вернее, не на тазик… В общем, ты меня понимаешь…

Нина засмеялась и взяла Юрия Дмитриевича под руку. Они шли по дороге, усыпанной жужелицами. Справа, в заречной деревеньке Бродок, лаяли собаки, а слева, от центра, долетали звуки джаз-оркестра местного Дома культуры, игравшего по четвергам и воскресеньям в городском саду.

— Вторая притча грустная, — сказал Юрий Дмитриевич. — Это уже случилось спустя много лет, в армии на ученье… Была зима, очень глубокий снег. Мы наблюдали за выброской парашютного десанта, и у одного из парашютистов в воздухе отказал парашют. Мы видели, как этот человек летел камнем, и слышали, как он кричал… Потом он упал, вскочил мгновенно, начал отряхивать снег с комбинезона и свалился окончательно… Когда его вскрыли, то обнаружили, что у него сразу при падении были оторваны легкие и сердце… С оборванным сердцем он отряхивал комбинезон от снега… Понимаешь, тут действительно притча, но смысла ее я не могу уловить… Последние запасы крови в сосудах, последние доли мгновений жизни мозга тратятся на то, чтоб отряхнуть снег с комбинезона…