Фридрих Горенштейн - Ступени

— Дайте руку, — сказал Юрий Дмитриевич, лег у края ямы, стараясь не смотреть на заросшие мясом глазницы, и опустил свои руки вниз. Слепорожденный поднял голову, лицо его исказилось, он подпрыгнул и вдруг вцепился зубами в левую ладонь Юрия Дмитриевича с таким остервенением, что Юрий Дмитриевич вначале испытал даже не боль, а удивление, услышав хруст собственной кожи. Он выдернул ладонь и, держа ее на весу, правой рукой схватил слепорожденного за шиворот, потянул его вверх, изнемогая от тяжести, и тянул до тех пор, пока голова слепорожденного не показалась у края ямы. После этого слепорожденный уж сам схватился за мокрую траву, выполз и встал, сделал несколько шагов, но тотчас же споткнулся. Движения его потеряли четкость и уверенность, и он стал похож не на слепорожденного, а на обыкновенного ослепшего человека, не привыкшего еще к своей слепоте и потому особенно беспомощного. Юрий Дмитриевич тяжело поднялся с земли, держа на весу окровавленную руку. Слепорожденный выглядел совсем обессилевшим, видно, на рывок из ямы ушел последний остаток силы. Он тщетно пытался нащупать выход, ударяясь о стены, кружась на месте.

Юрий Дмитриевич подошел, взял его за локоть и повел к выходу. Слепорожденный покорно шел рядом. Ноги слепорожденного цеплялись за камни, попадали в лужи, хоть Юрий Дмитриевич и старался вести его аккуратно. Они вышли за ворота монастыря. Дождь утих, но ветер дул с еще большей силой, и луна бешено неслась по небу, появляясь в проемах изорванных туч. Вскоре Юрий Дмитриевич и Аким Борисыч приноровились друг к другу и шли, как давно друг друга знавшие поводырь и слепец.

— Мутит меня, — сказал Аким Борисыч. — Я бутылку самогонки выпил… Тоска измучила… Ревность… А теперь я и сам понимаю, куда мне… Ей глазастого надо… Я на слепой девушке женюсь… У нас в Обществе слепых есть одна… Я ей нравлюсь…

— Про странное я сейчас думаю, — сказал Юрий Дмитриевич. — Вот было пусть опасное, но таинственное и непохожее на нас мыслящее существо, которое боролось с нами и заставляло нас бороться… Жестокость и сила наша оказались бесполезны и ненадежны против него… Тогда мы обратились к более мощному и более хитрому оружию, которое использует человек в своих завоеваниях… Мы обратились к нашему благородству и нашей доброте… Мы приручили его и превратили в беспомощного слепца…

Кто-то подошел к ним, посветил фонарем. Выскочили две маленькие злые собачки и залаяли. Это был ночной сторож в брезентовом плаще с капюшоном.

— Аким Борисыч, — узнал он слепого, — вам звонили из Общества слепых… Завтра в пять заседание правления…

— Коновалов, — сказал Аким Борисыч, — скажи жене, пусть меня домой отведет, я теперь не дойду сам…

— Заболели? — участливо спросил Коновалов.

— Я ослепил его, — сказал Юрий Дмитриевич, — я преступление совершил… Я человек… Человек, который с самого начала чувствовал себя завоевателем… Жестокостью и добром завоевал он планету… Убивал и приручал… Вот собаки… Жалкие шавки, ждущие, когда им бросят кость… Сейчас много пишут про дельфинов… Умные, таинственные существа… Пока человек охотился на них, они были в безопасности как личности… Но сейчас человек собирается вынуть свое страшное, неотразимое оружие… Добро… И дельфинам грозит превратиться в глупых морских коров… В утепленных бассейнах… Мы не умеем сотрудничать на равных, мы умеем приручать… Кто знает, как далеко шагнула бы цивилизация, если б с самого начала человек не приручал, а сотрудничал бы с животными…

— Эге, — сказал Коновалов, поглядев на окровавленную ладонь Юрия Дмитриевича, — да тебя, братец, давно ищут… Он цепко и больно схватил Юрия Дмитриевича за локоть и крикнул:

— Надя, пойди скажи, псих, которого ищут, здеся…

Далее возникли какие-то обрывки. Аким Борисыч исчез. Появились Григорий, Нина, Бух и еще несколько лиц. Юрия Дмитриевича усадили в машину и прямо в машине начали переодевать во всё сухое. Затем Юрий Дмитриевич оказался в своей квартире, где не был уже почти месяц. Было очень душно, очевидно, весь месяц комнату не проветривали.

— Надо проветрить, — сказал Юрий Дмитриевич, — жарко.

— Здесь болит? — спрашивали Юрия Дмитриевича и больно жали ребра. — А здесь…

— У меня копье болит, — сказал Юрий Дмитриевич, — которым зверей колют… Не знаю, может, благороднее убить, чем приручить… Пока человечество не поймет этого, оно не будет иметь нормального права выйти в космос и встретиться с иными мыслящими существами…