Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

Затылоглазый правитель настанье такой беды тоже пророчил. Она шаг за шагом, раз за разом нас и охватывала. О Марфе Ручейной, прозванной Татаркой, так поведал: "Есть у вас там потомок рода ведуна. Им и предастся тленный прах самого ведуна земле". Мне наказал наведываться на Татаров бугор, когда на то знаки будут: "Тебе, Яша, — сказал, — буду являться напутным вестником. Я тоже одного племени с ведуном, но тьму его не принял. О воителе — Дмитрии Даниловиче в прошлой его жизни так сказал: "Повергнув черного ведуна, он и сам впал в грех, оставив его замурованным на освещенном старцем-отшельником месте. В озерце вот, прозванном Лягушечьим".

Все в нас, православных христианах, бурное время против воли нашей оставил свое темное. Оно вот и рушится длиться и крепнуть означено только тому, что изначально нам даровано. Сама земля наша родимая бережет нашу судьбинную выть. И терпеливо ждет в вере, что мы избавимся от скверны. Он вот, затылоглазый прорицатель, заботу держал о нас. Что через чистую землю свою и возродимся во Христовом завете. Мирство придет через избранников, — такое его вещание. Затылоглазый через меня духом своим и подает нам вести о грядущем. Является мне во снах и видениях. Открыто говорить о том не каждому можно. А ныне тебе, новому человеку, коему означено длить род Кориных, поведать и должен то, что дому вашему означено.

2

О прожитии дедушки Данила Игнатьича Корина, рассказали тебе домочадцы — Дмитрий Данилович, Анна Савельевна, Иван. С ними прошла его жизнь. А я вот открою тебе свои помышления, кои явлены мне о дедушке. Скажу наперво, что ныне изошло на меня знаком снятия запрета на огласку провидческих видений.

Намедни собирался я к вам в Мохово. С Данилычем хотелось поговорить, остеречь его, чтобы он задум о Даниловом поле пока в себе держал. Дал бы сжиться с этим нашим демиургынам, смирить их с собой. День клонился к вечеру, и я шел в тихости в раздумьях. Вместо Мохова очутился на Татаровом бугре, будто он и не был срыт. Дивлюсь такому наваждению. И тут разом бугор и озерцо исчезли, на месте их поле колосится, кое Дмитрий Данилович задумал сотворить. За полем, на том месте, где дедушка Данило облюбовал было место для своего хутора, ладный дом с разными постройками. Усадьба, значит, Кориных — вас вот с Иваном, детей и внуков ваших. Увиделось как бы то, что и самой тебе вещалось. И я вот в этот ваш дом вошел. Поднялся наверх, на крышу его, оглядел все вокруг. Ветряки, какие электричество дают, провода от них. Через Шелекшу мост ладный над плотиной. С Игнатьичем мы меж собой о многом размышляли. И о ветряках, и плотине разборной, чтобы паводковые воды пропускать. Как бы предстали мне вживе наши с ним тогдашние, в пору, коя НЭПом прозвана, мечтания… К Данилычу, к вам в Мохово, я не попал. В мыслях державшееся видение как предстало, так и исчезло. Стою в своем дворе у крыльца. Будто и вправду возвратился из вашего с Иваном имения — дома-усадьбы за Шелекшей. Вот и разгадываю — к чему явлено мне такое наваждение?.. Мечты-то наши, коли они о благе, и должны сбыться в грядущем.

Через вас вот с Иваном. Чудо и свершается. Несклад одолевается благой мечтой, которая делом обретается.

К Игнатьичу, дедушке Данилу, меня потянуло сразу, как только я из Красной Армии воротился. Тогда я называл его Данюхой, а он меня тоже по-нашему, Якухой. Не батюшке с матушкой, а вот ему, Данюхе, рассказал о разговорах с человеком затылоглазым, с коим свела меня, сына староверского, судьба. Дружба с Данюхой у нас и крепилась. Говорили о том, что после революции самый бы резон мужику укрепиться на своей земле. Вроде бы ее сулили. Годы, означенные этим НЭПом, как бы и давали такую надежду. Данюха тогда и возмечтал выделиться из общины, взять отруб и обосноваться хутором за Шелекшей. Моховские мужики, знамо, противились ему, но рассуждали: Игнатьичу для опытов простор нужен… Хотелось и самим приглядеться, как дело у него пойдет с отрубом?

Данюха совсем, было, решил перебраться за реку, к Татарову бугру. То, что там пугает, его не останавливало. Для своей полоски на Нижнем поле он брал из Лягушечьего озерца ил, удобрял ее. Богомольные старухи остерегали: клятое место, беду насулит. Но он верил, что трудом в добре всякое клятье очищается. Я его в этом поддерживал. Но тут вот с хутором мне его попридержать. Пришли на ум речения затылоглазого провидца: "От напасти может и неторопливость оберечь". Это прорезалось в моей памяти, как вот прорезаются зубы у младенца в свой срок. Прихожу к Данюхе из своей Сухерки. Он в сарайчике-мастерской со стариками беседовал как раз об отрубах. Хутором и верно, чтобы тебе не зажить, молвили мужики, но вот, чтобы зависть кого не взяла, ежели больно разживешься, возьмут да и подпалят, как помещиков палили.