Андрей Филимонов - Рецепты сотворения мира

Дознаватели переглянулись, барабанщик спросил:

– Вы в это верите? В то, что им движут родственные чувства?

– Верю.

– А мы считаем, что это вербовка.

– Я понял.

– Боюсь, вы не поняли и не отдаете отчета в том, какая идеологическая промашка вами допущена.

– Как скажете. Дал маху.

– Товарищ Филимонов, наше терпение на исходе. Это попытка шпионского внедрения. Вы отказываетесь сотрудничать?

– Куда я от вас денусь? Говорите уже, что делать.

Ему объяснили: в ответ на непрочитанное письмо он должен написать так называемому «брату», что никакое общение между ними невозможно ввиду обострения международной обстановки. Написать здесь и сейчас, в кабинете директора завода, под диктовку товарищей из органов.

– Во-вторых… – начал товарищ.

– Он не знает моего почерка. Можете сами написать, как будто от меня, – перебил Дмитрий Павлович.

Все-таки он был кавалером орденов и страшно затрахался вести этот мудацкий разговор. Гэбисты изобразили негодование. Читатель сжал кулаки, барабанщик вскричал:

– За кого вы нас принимаете?!

Явные и тайные полицейские в России ужасно обидчивы и всегда готовы закатить истерику с применением табельного оружия. Это называется «защитой офицерской чести». Умный Дмитрий Павлович извинился за дерзкое предположение, что система больше не нуждается в человечинке. Рядовой коммунист должен знать свою роль живого винтика, увлажняющего теплыми, желательно кровавыми соплями шестеренки аппарата. Дмитрий Павлович сделал вид, что все понял. Барабанщик притворился, что простил.

– Вы напишете ответ, – сказал он твердо, но спокойно, как бы смягчившись. – А затем мы вместе с вами подумаем об искуплении вашей вины.

– Вместе – это хорошо, – кивнул родственник белогвардейца, понимая, что все уже решено.

Но прежде чем открыть, какую епитимью возложили на Дмитрия Павловича спецслужбы, надо рассказать, как он попал со всей семьей в этот богом забытый сибирский город, всего дважды упомянутый в мировой литературе: Жюль Верном в романе «Михаил Строгов» и Аполлинером в военном стихотворении 1917 года.

Train couvert de neige apporte à Tomsk en Sibérie des nouvelles de la Champagne, – написал поэт, желая этим сказать, что даже гипербореи на краю земли узнали о шампанской победе.

Это была страшная авантюра, как бомбардировка Хиросимы и Нагасаки. Только вместо атомной бомбы на чужой город сбросили Диму. Точнее, он сам бросился в 1947 году, когда твердо пообещал Гале, что увезет ее в новую жизнь.

В Сибири у них не было никого, кроме однофамильцев. Нормальные Филимоновы прежде не ступали ногой за Урал.

Город назывался Томск. Дима приехал сюда после демобилизации. Первое, что поразило, – все носят ватники. Мужчины и женщины неразличимы. Грань стерта, как завещал великий Ленин. Нормально одевается только начальство, третий пол, но его, по техническим причинам, в связи с отсутствием тротуаров, невозможно встретить на улице.

Начальство выгружалось из служебной машины прямо на крылечко учреждения и сразу начинало крыть матом нижестоящих. По-другому оно не разговаривало.

Дима нашел место работы на заводе «Сибмотор». Что это за работа, он никому не имел права рассказывать. Ему под расписку запретили болтать языком. «На нашем заводе, – предупредили его в первом отделе, – стоит гриф секретности. Имейте в виду!» Он иногда представлял себе этого грифа на крыше завода.

До войны здесь был железнодорожный техникум, но в результате эвакуации гриф выпихнул учебное заведение из гнезда и завладел имуществом. В том числе действующей моделью вокзала – рельсы, шпалы, семафор, водокачка, паровоз, вагон, перрон, станция. Всё в натуральную величину.

Пока шло строительство заводоуправления, бухгалтерия сидела в зале ожидания учебной станции. Начальство занимало учебный спальный вагон, было недовольно темпами работ и материлось без передышки.

Дима получил свою порцию, когда зашел в вагон представиться начальству. Не отрывая ушей от телефонных трубок, оно сказало, что он … … должен … … иначе ему придет … … !

– Можешь идти, …твою мать!

В бухгалтерии молодому специалисту выписали ордер на вселение в общежитие. Он спросил: это далеко? Бухгалтерия рассмеялась. Далеко, товарищ, Москва. Твой новый дом рядом, на другом берегу лужи. Выходишь отсюда, идешь через лужу пять минут – и на месте. Смотри под трамвай не попади. Это была такая местная шутка. Трамвай был редкой, но популярной в народе птицей. Он двигался медленно. Ватники свисали из дверей, как гроздья северного винограда.