Барбара Вайн - Черный мотылек

Можно сходить к врачу. Разумеется, не к семейному, не к тому, который лечит маму, братьев и сестер. Что бы там врачи ни говорили о конфиденциальности, довериться им нельзя. Если мать узнает, останется только покончить с собой. И эту мысль тоже надо заглушить, подавить, умертвить в зародыше. Он обратится к частному врачу, заплатит наличными, и тот направит его на лечение. Сигарета почти докурена. Он посмотрел на пруды и берег за ними. В гладкой поверхности каждого озерца отражалось бурное небо. И тут он заметил, что человек, сидевший на другой скамейке, поднялся и идет к нему.

Как мог он заметить? Он же не смотрел в ту сторону. Он ощутил колебание воздуха слева, как раньше о чужом присутствии ему возвестила вибрация земли. Теперь он поднял глаза. Да, мужчина направлялся к нему. Нужно уходить. Джон докурил сигарету, закопал окурок в глинистую почву и уткнулся взглядом в колени. Сейчас мужчина подойдет, заговорит с ним. Скорее всего, попросит закурить. Он достанет зажигалку, щелкнет и при свете огонька увидит молодое лицо…

Но мужчина опустился на скамейку, на дальнем от Джона конце. Джон глянул на него и тут же отвел взгляд. Тучи сгустились, потемнели, луна скрылась за ними. Он мало что мог рассмотреть. Мужчина зажег сигарету, и ее огонек показался необычно ярким. Они сидели, каждый на своем краю скамьи, и Джон снова загадал: я выкурю еще одну сигарету и тогда уйду, вернусь домой.

Человек откинулся на спинку скамьи. Сигарета небрежно свисала с его губы. Глаза Джона привыкли к темноте, две сигареты позволяли кое-что разглядеть. Мужчина поглаживал себя. Он закрыл глаза и не видел реакцию Джона, но Джон знал: тому известно, что на него смотрят. Он следил за тем, как человек на другом конце скамьи засунул руки в штаны, как его ладони движутся медленно, медленно и умело — так показалось Джону. Он не знал, что делать, но ведь что-то делать надо. Домой уйти он уже не мог. Уйти домой значило отказаться от всего, отречься от надежды, умереть. Он должен сделать что-то. Он начал повторять движения того человека.

Он делал это раньше, но так — никогда. Никогда у него не было при этом товарища. Он даже не мечтал о таком: двое мужчин сидят, разделенные только скамьей, сигареты у обоих погасли, глубочайшая тишина многозначительнее любого слова, и только руки ритмично движутся. Мужчина повернул голову и открыл глаза. Они встретились взглядами.

— Пошли туда.

Джон встал и пошел вслед за незнакомцем по тропинке, в глубь леса. Он будет делать все по подсказке, не проявляя инициативы, он станет учеником. Его спутник был молод, чуть за двадцать, худой, заурядная внешность, от него слегка пахло мылом. Голос грубый, как у рабочего. Надо поцеловать его. Это как с девушками. Начинать всегда приходится с поцелуя.

В лесу темнее и теплее, чем на поляне. На миг чужие глаза уставились на него, весь свет словно сосредоточился в их выпуклых, остекленевших оболочках. Потом веки опустились, и чужие руки потянулись к нему. Поцелуя не было. Снова он повторял чужие движения, только теперь делал это не с собой, а с другим. Говорят, проститутки не допускают поцелуев, это слишком интимно, однако Джон интуитивно понимал, что не по этой причине незнакомец уклоняется от поцелуя. Потом он перестал думать об этом, перестал думать вообще, мозг затопила волна бездумного, глубочайшего наслаждения.

Мир изменился. Никогда прежде Джон не чувствовал себя настолько живым, никогда ему не было так страшно. Хватило одного вечера в запретном лесу. Он надеялся на другие вечера, сходил туда еще раз в поисках человека, имени которого не знал. Он сел на ту же скамью, сидел и ждал, глядя на воду, пока не пришел кто-то. Двое. Два полисмена.

Они шли бок о бок, остановились возле скамьи, один направился к нему.

— Ждете кого-то? — спросил полисмен, и Джон ответил, что просто отдыхает, вышел погулять, и тогда полисмен посоветовал:

— Ступай домой, сынок.

А второй добавил:

— Считай, что тебя предупредили.

Джон побрел домой. Потом он понял, как ему повезло. Его пожалели. Полиция использовала провокаторов. Если бы слуги закона знали, зачем Джон пришел в эти места, они могли подослать к нему своего человека. Теперь Джон понимал: позови мужчина его к себе, он пошел бы с ним. С радостью, с восторгом. Но два полисмена ограничились предупреждением и отправили его домой.

Вскоре после этого Джону поручили репортаж с выездной сессии суда. Двое мужчин, один совсем молодой, другой — лет пятидесяти, обвинялись в непристойном поведении. В ожидании суда старший покушался на самоубийство в камере. Обоих посадили в тюрьму, хотя преступление совершалось отнюдь не в публичном месте, а в собственном доме старшего мужчины.