Татьяна Алексеева: Выход где вход

'Родиться в России… — тихо зашелестело внутри где-то под ложечкой, чуть пониже сердца, но ближе к спине, — это значит… '

Вера в ужасе замотала головой, отгоняя навязчивое воспоминание. Ого, вот теперь она поняла: виноват был не Пушкин. Это собственный голос сбивал её с толку. Вот кто обманул её! Вовсе не Пушкин обманул, а голос. По временам Вера не то чтобы слышала тембр и отчётливый бубнёж в ухо, а, скорее, чувствовала, как превращаются в голос откуда-то из небытия плывущие, свивающиеся в нитку слова. Сначала просто нарастало волнение, как от взбаламутившейся воды… А потом всё яснее проступал ритм и мерцали в полумраке ума картинки…

'Родиться в России — вкрадчиво подсказал голос, — это значит… '

Вера осторожно привстала и пошла в комнату. Поколебавшись, потянулась к ящику письменного стола. Там всё было глубоко и надёжно припрятано, а сверху ещё и придавлено, чтоб не сразу добраться. Сначала шла пластиковая папка на шнурочках с набросками диссертации, под ней стопочкой прессовались старые журналы… Первая пухлая тетрадка с черновиком Книги вынырнула со дна, подмигнула закладочкой, отмеченной восклицательным знаком. Вера трясущимися руками потянула к поверхности самую нижнюю, третью. Вот откуда ей вспомнились слова. Полистала ближе к концу и нашла почти сразу:

'Родиться в России — это значит мёрзнуть и мокнуть, вечно дрожать от холода, не в силах от него скрыться; долгими месяцами не видеть над собой солнца и яркого синего неба; непрестанно ощущать тяжесть низкого, затянутого облаками свода и большую часть года месить грязь. О, эта вечная, неустранимая грязь, глина, сырая земля, чавкающая и хлюпающая под ногами, комьями летящая во все стороны… Вода, неутомимо льющаяся с небес, ливни, дожди, топкие канавы, ручьи и заводи, лужи… Растянутый во времени всемирный потоп'

Надо скорее осуществить задуманное. Да-да, немедленно оттащить все три тетрадки в мусорное ведро и какой-нибудь гадостью сверху залить, полипче и погрязнее… А ещё лучше сегодня же вынести на помойку, чтобы не было шансов к воскресению. Вера механически перелистнула страницу:

'В России нерасторжимый союз земли и воды — дождей, половодья, весеннее-осенней распутицы, неустанное превращение почвы в глину, нам как будто напоминает о чём-то доисторическом. Что-то связанное с лепкой, с кропотливым вылепливанием образа и, одновременно, с прахом… Грязь, чавканье, мокрая глина… Похоже на молчаливый рассказ о творении, или, может быть, со-творении? Со-творение человека… Но если 'со-' — значит, человек в нём участвовал и тот акт творения в глубине своего существа помнит?'

Книга, прикинувшись разбухшими ученическими тетрадками, продолжала её гипнотизировать. Веер закладок, мнущихся под рукой, щекотал запястье, словно разыгравшийся котёнок… Чудовище, съевшее половину её жизни. А бред-то? Какой же всё это мусор и бред!

'Что ещё отсылает нас к опыту сотворения мира, когда земля была безвидна и пуста? Какая-то общая, всё уравнивающая нищета, бесцветность, невзрачность, скудость… Постоянная изменчивость, неустойчивость во всём, начиная от погоды и заканчивая условиями жизни. Никогда и ни на что в России нельзя рассчитывать — всё в вечном противоборстве и неустроенности. Не только условия физического существования, но и общая психологическая атмосфера здесь таковы, что приходится жить почти совсем не ощущая комфорта, не находя его нигде. А особенно подавляет тотальное господство серого цвета: мрачные серые камни, давящее серое небо, осунувшиеся серые лица, сероватые стволы деревьев и серый оттенок земли…'.

Оцепенение разрушили настойчивые телефонные трели. Кого там прорвало? Что и у кого могло в такой час случиться? Это даже для Егория поздновато. Одно хорошо — от нежданного звонка рассыпалось в прах наваждение. Тетрадка шлёпнулась из рук и, как беременная кошка, неловко развалилась на ковре, посеяв по дороге часть закладок.

— Слушаю Вас, — с прыгающим от волнения сердцем проговорила Вера.

И запричитала покаянным тоном:

— Ой, Мариш, а ты разве ещё не спишь? Да нет, нас не замело метелью. Мы просто загулялись. Прости, не думала, что ты решишь не спать, пока не узнаешь, что мы добрались до дома! Виновата. В следующий раз обязательно буду звонить.

Положив трубку, Вера выпроводила Петьку из ванной. Проследила, чтобы он поплотнее укрылся, и погасила свет. Вернулась к столу. Так, если не выбросить всю белиберду прямо сегодня, это будет продолжаться бесконечно… Писать, разумеется, Вера уже не станет, но разбухшие тетрадки продолжают притягивать и напоминать о позоре. Держать их в доме нельзя. Вера подобрала с пола тетрадь, вложив потерянные закладки между страниц. Потом достала из ящика оставшиеся два тома. Пусть скорее отправляются на помойку вслед за своей подружкой.