Людмила Петрушевская - Спасибо! Посвящается тем, кто изменил наши жизни [сборник]

В одиннадцать лет дальняя родственница – мерзкое, надо сказать, создание – перебила мое щебетанье, где фигурировало слово «папа», и спросила:

– Какой?

– Что «какой»? – не поняла я.

– Ну, какой из отцов, у тебя же их два, – пояснила она.

Я сказала ей, что она дура, и почему-то расплакалась.

Через неделю рассказала обо всем маме. Она посоветовала не обращать внимания на сволочей. Мама посчитала, что этого объяснения мне вполне достаточно.

В пятнадцать лет я нарыла какие-то документы, вроде свидетельства о браке и моей метрики. И поняла, что та сволочь была права.

Состоялся трудный разговор с мамой. Отчима я, естественно, продолжала называть «папой».

В двадцать лет я разыскала «отца» через Мосгорсправку. Позвонила. Представилась. Он сказал, что очень занят и перезвонит мне завтра. Назавтра он мне не перезвонил. Он вообще мне не перезвонил – никогда.

Когда мне было лет сорок и я уже была почтенная мать двоих детей, от знакомых – а такие всегда находятся – я узнала, что отец тяжело болен.

Я набрала его телефонный номер.

Он сильно кашлял, и было понятно, что говорить ему тяжело.

Я сказала, что сейчас приеду.

От ответил, что нет, не надо. Он не хочет, чтобы я видела его в таком виде, и вообще, ему тяжело общаться с людьми. Я заплакала и положила трубку.

Он перезвонил вечером. Просил прощения, говорил, что так и не смог простить мою мать. Что она испортила ему всю жизнь. Что после нее он не мог жить ни с одной женщиной.

– А при чем тут я? – удивилась я.

– Ну, знаешь, все это я почему-то перевел и на тебя.

Потом он спросил, как я живу. Я ответила, что не без осадков, но в целом все нормально. Потом он узнал, как зовут его внуков. Я опять спросила, можно ли его навестить. Он объяснил, что завтра ложится в больницу, «а там посмотрим».

Он умер в больнице через три дня. Я его не хоронила – свалилась с сезонным гриппом.

В общем, я его простила. Почти. Как можно простить человека, который отнимает у тебя последний шанс.

Да и вообще, видимо, великодушие не является нашей наследственной чертой. Надо в этом признаться. Но я благодарна судьбе, что у меня был лучший отец на свете.

В детстве хотела стать космонавтом – бороздить Вселенную и рассказывать людям о своих открытиях. Смотрела на звезды и писала стихи! В юности мечтала о филфаке, но родители убеждали в необходимости иметь «нормальную» профессию. Поддалась и получила диплом инженера-механика. Так что на вопрос:

«Чем занимаешься?» – шучу: «Я инженер-механик человеческих душ». Я по-прежнему смотрю на звезды и записываю истории. И еще я уверенна, наши мечты имеют обыкновение сбываться. Мир полон чудес и совсем не так прост и понятен, как написано в школьных учебниках.

На кой хрен мне все это надо?!

Я вызвала такси по общажному автомату и страдала, не опоздает ли…

До отлета два часа!

И что я должна сказать родителям?

«Здравствуйте, мама, папа, я беременна, и мы собираемся расписаться с Вадиком, да, с тем самым, который вам так не нравится…»

Желтая разваливающаяся «Волга» с шашечками осторожно подкатила к общежитию.

Как бы не укачало на ледяных колдобинах. Я мысленно застонала, садясь на заднее сиденье такси. Уже тошнит.

Вадик, гад, не соизволил проводить. Мне сто лет не упали его проводы, но хотя бы из вежливости.

– Куда летим? – весело спрашивает водитель.

– В Африку, – бурчу невежливо. Охота ему разговаривать, на дорогу бы смотрел.

– Строгая! – хвалит неунывающий таксист. – Отличница?

– Боевой и политической подготовки…

Хорошо, зимнюю сессию сдала, хвостов нет, весеннюю еще успею, а дальше как? Академический брать? Как жить, где? С его родителями? Застрелиться!

Водитель демонстративно прибавил звук радио.

А если я умру при родах?!

Блин, как же тошнит…

– Приехали!

Так, теперь морду кирпичом и вперед на регистрацию и посадку.

Я смирилась с тем, что ни один перелет не обходится без приключений: если не попутчики достанут, то в аэропорту кто-нибудь неприятный привяжется.

Мне нравится путешествовать, если бы не люди…

«Не трогайте мине, и беда вас мине». Ощетинилась, закрылась панцирем, ушла в себя. В мысленном коконе, как в броне, поднялась на борт «Як-40», бесстрастная стюардесса напутствовала «занимайте места согласно купленным билетам».

Подошла к своему ряду, специально попросила в кассе, чтоб место у прохода, так проще не обращать внимание на соседа. У своего кресла натыкаюсь на кого-то высокого и замшевого – молодой человек в коричневой дубленке нараспашку укладывает сумку на полку.