Юрий Божич: Вечер трудного дня

Погода стояла скверная. Зима рассопливилась, прикинулась осенью. Асфальт мокрый. Шаг — как с языка. Темнота-а…

Эх, думаю, коньячку бы сейчас пятизвездночного! В смысле — свинины жареной. Говорят, усталость снимает…

Полторы тарелки дымящегося борща с салом, съеденные на родимой кухне, подействовали как седуксен. Я задремал. Приснились рыжие кошки и огненный петух. Затем все куда-то пропало. Навалился тяжелый и пустой сон. Прервался он внезапно: я подскочил, напуганный какой-то мыслью, которую силился и не мог припомнить. В висах ломило. Я нащупал тумблер настольной лампы, глянул на будильник: начало пятого. За окном — предрассветная кофейная тьма, последние ее глотки. И вдруг мне страшно захотелось двух вещей: горячего чаю и холодной прогулки… Терпкий кипяток вязал язык и десны. Внутри накапливалась теплота. Я оставил в кухне свет — много не нагорит, а возвращаться будет куда приятней. И вышел из квартиры.

На улице ни с того, ни с сего расчувствовался и запел "Вечер трудного дня". Разумеется, без слов. Представляете?! Февраль. Воспоминания о не выпавшем снеге. Оранжевые самокрутки фонарей. Идет мужик и мурлычет "Битлов". Что могут подумать старые девы? Страждущим от бессонницы, им-то доподлинно известно, что в такое время на улицах интеллигентного города можно обнаружить только последних любовников и первые автобусы. И те, и другие, между прочим, выглядят вожделенно.

…Через две недели я проиграл выборы. Через год, работая вместе с Ирой и Пашкой над циклом музыкальных программ, посвященных дням фирмы "Мелодия" в Рубежном, я занес в свой дневник: "Милая Ириша. Влюбиться нельзя, не любить — невозможно". А через три года родился Данька. Можно считать, ему повезло: я предлагал его наречь Сигизмундом. Спасительницей доброго имени сына выступила Ира. Мать все-таки…