Габриэлла Зевин - Повседневная логика счастья

— Перестань, ну же. Мне не нужна твоя жалость.

— Я не о тебе плачу, а о себе. Знаешь, сколько я тебя искала? Сколько у меня было отвратительных знакомств? Я не могу, — всхлипывая, проговорила она, — не могу вернуться на сайт Match.com. Не могу, и все.

— Большая Птица всегда смотрит вперед.

— Большая Птица. Какого черта? Обзываться в такую минуту!

— Ты встретишь кого-нибудь. Я же встретил.

— Пошел на фиг. Ты мне нравишься. Я к тебе привыкла. Ты мой единственный, сволочь ты такая. Другого не будет.

Эй Джей поцеловал ее. Она сунула руку ему под больничный халат и провела ею у него между ног.

— Я обожаю секс с тобой, — сказала Амелия. — Если после операции ты станешь овощем, можно я все равно буду заниматься с тобой сексом? — спросила она.

— Конечно, — ответил Эй Джей.

— И я не паду в твоих глазах?

— Нет. — Он немного помолчал. — Не уверен, что мне нравится оборот, который принимает наш разговор.

— Ты пригласил меня на свидание только на пятый год знакомства.

— Да.

— Ты был ужасно груб со мной в день нашей встречи.

— Не отрицаю.

— Я невезучая. Каким чудом я найду кого-то еще?

— Похоже, мой мозг тебя больше не интересует.

— Твоему мозгу конец. Мы оба это знаем. Но как же я?

— Бедная Эми.

— Да. Меня стоило пожалеть, когда я была женой книготорговца. А скоро вообще стану вдовой.

Она покрыла его больную голову быстрыми короткими поцелуями.

— Я люблю этот мозг. Я люблю этот мозг! Это очень хороший мозг.

— Мне он тоже нравится, — сказал Эй Джей.

В палату вошла медсестра.

— Я люблю тебя, — сказала Амелия, беспомощно пожимая плечами. — Хотелось бы сказать на прощание что-то более умное, но это все, что я знаю.

Когда он пришел в себя, слова как будто были на месте. Он не сразу нашел их, но все же нашел.

Кровь.

Обезболивающее.

Рвота.

Ведро.

Геморрой.

Диарея.

Вода.

Пластыри.

Подгузник.

Лед.

После операции его перевели в изолированное крыло больницы для прохождения месячного курса лучевой терапии. Облучение настолько подорвало его иммунную систему, что к нему запретили пускать посетителей. Он в жизни не чувствовал себя таким одиноким. Хуже, чем после гибели Ник. Ему хотелось напиться, но облученному желудку не под силу переваривать алкоголь. Примерно так он жил до Майи и до Амелии. Человек не может сам себе быть островом. По крайней мере, человеку очень трудно быть островом.

Когда его не рвало и он не впадал в беспокойную полудрему, Эй Джей тянулся за электронной книгой, которую на последнее Рождество подарила ему мать. (По мнению медсестер, электронные книги гигиеничнее бумажных. «Им надо написать это на упаковке», — съязвил Эй Джей.) Обнаружилось, что он не в состоянии дочитать до конца ни один роман. Рассказы шли лучше. Они всегда нравились ему больше. Читая, Эй Джей ловил себя на мысли, что хотел бы составить для Майи новый список рассказов. Она станет писательницей, он не сомневался. Эй Джей никогда не писал книг, но у него имелись мысли по поводу сочинительства, и ему не терпелось поделиться ими с дочерью. «Не спорю, Майя, романы по-своему хороши, но самое изысканное порождение мира прозы — это рассказ. Если тебе покорится рассказ, тебе покорится весь мир, — мелькнуло в голове Эй Джея перед тем, как он провалился в сон. — Надо это записать», — подумал он. Он попытался нашарить ручку, но рядом с туалетным бачком, к которому он привалился, ее не оказалось.

По окончании курса лучевой терапии онколог определил, что опухоль не увеличилась, но и не уменьшилась. Он дал Эй Джею год.

— Речь, вероятно, будет ухудшаться, как и все остальное, — сказал врач неуместно бодрым тоном. Эй Джею это было не важно, он радовался, что вернется домой.