Владимир Маканин - Ночь… Запятая… Ночь… [сборник]

Ладно, говорит он себе, смиряясь, кого успею, того и навещу. В сорок человеку уже надоедает возиться с собой и там и тут себя подправлять, оттого-то однажды человек говорит себе и своей совести (и кому-то еще в стороне, третьему): ладно, мол, какой есть. Таким и проживу.

Валентина шьет в ателье (мужа у нее убило серьгой строительного крана, сын – в армии, дочь – в восьмом уже классе). В гостиницу к нему Валентина прийти постеснялась, так как портниху слишком многие в городишке знают в лицо.

– А хочешь, на развалины твоей деревни я тоже поеду?

– М-м.

– С удовольствием поеду. И весь день там проведем?.. Верно?.. Все-таки друзья детства!

Друзьями детства они не были – правда, что жили близко, но даже и в школу ходили в разные классы, и потому в его детстве ничего она не значила: была девчонка Валя, вот и все. Теперь же эта сорокалетняя с лишним тетка, крепкая, красивая, возникшая в самом начале процесса его родственных посещений, никак не хотела с ним расставаться. Они всюду были вдвоем. Он и сам, если б не ехать на деревенские останки, прилепился бы к ней намертво: он и она говорили друг другу много и с чувством особым, неподдельным, ибо никого других из детства здесь уже не осталось.

В квартире у Валентины они хорошо, но мало посидели: пришла дочь-восьмиклассница и их чувства спугнула. Вставая из-за стола, он как бы по инерции предложил – если, мол, хочешь, заглянем ко мне в гостиницу. Заглянем, а там, мол, продолжим воспоминания. «Нет. Мне в гостиницу нельзя – ты что?!» – и Валентина хмыкала, раскрасневшаяся: ладно, мол, что-нибудь придумаем. И придумала: поехать с ним вместе.

И уже тогда его начал сосать изнутри червячок.

До поезда два с половиной часа (в бывшую деревню, как и вчера, надо ехать местным поездом). Купив билеты, он и Валентина убивают эти два с половиной, сидя у реки. Жарко. Томительно. Веткой на песке он рисует какие-то линии, каракули, а червячок изнутри сосет его все сильнее: и как это он, дурной, согласился поехать вместе? Не юному, ему уже совершенно ясно, зачем они туда едут, и много раз в своей жизни случаю и таким совпадениям благодарный, на этот раз он злится. К тому же жара. Раздражение нарастает: да что ж это такое? что за бесконечный командировочный сюжет с женщиной и что за удивительное постоянство концовок? (Уж будто и нельзя без этого. ) Спору нет, Валентина симпатична, мила, а также встреча с детством, и воспоминания, и все такое, тут уж ничего не скажешь. Но ведь на то есть гостиница, есть штопор, и бутылка с вином, и горячее в номер , городу, так сказать, городское, а зачем туда-то Валентину везти? Нет-нет, только не там .

Он сидит на обломках кирпичей и обдумывает, как избавиться от подруги детства. Каракули на песке, которые он чертит, делаются все более ветвистыми и изощренными. Он обдумывает: время есть.

Валентина рядом. Она смотрит на течение Урала, на машины, движущиеся по мосту.

– Ты рад, что мы едем вместе?

– Да. (Говорит он живой, в то время как он загробник продолжает обдумывать.)

– А ты знаешь, что здесь возле моста был подземный ход – под рекой проходил?

– Знаю. (Он чертит.)

– Какой-то сумасшедший прорыл. Тебе тоже в детстве рассказывали?

– Да.

Солнце припекает. Щурясь, он переводит взгляд, и перед глазами крупным планом оказываются ее сильные колени, прикрытые ситцевым платьем: ноги крупные, атласная кожа в полевом загаре – Валентина крепко сбита, в соку, и он сглатывает ком своего скорого отступничества и отказа. Отводит глаза. Он уже твердо решил отвертеться от Валентины (от поездки с ней) и теперь ищет слова и повод, пусть даже не без легкой ссоры, которую после он как-нибудь загладит письмом издалека, красивой открыткой.

– Здесь еще и часовня стояла, – с охотой подхватывает теперь он нет-нет и провисающий разговор (ссора должна возникнуть сама собой). – Там этот псих купчик был изображен взлетающим на небо. Ангелы его подхватывали под руки и уносили – помнишь?

– Все уже порушилось.

– А место помнишь, где часовня стояла?

– Как не помнить – мы на ней сидим.

– Да ну! – Он чуть ли не вскочил. Встал.

(И тут только слово, вокруг которого в мыслях он так долго топтался, из-за которого и ехать не хотел с Валентиной туда , нашлось: кощунство. И червячок точил.) Он отходит в сторону, чтобы оглянуться. Так и есть: обломки старым способом жженного кирпича валяются небольшой неузнаваемой горкой. Почти сровнялись с землей. На них уже удобно сидеть. И бурьян, конечно.