Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах

– Линч, это ты, бродяга? Ну так швартуйся ко мне! Я здесь, я следую в Дензилл-лейн с пересадкой на Веселые дома. Она сказала, мы вдвоем бардак хорошенький найдем, там есть оторва Мэри.

И тут же, совершенно выйдя из образа обезьяны и обернувшись уличным гулякой нездешних времен, ответил:

– Я что, я с милою душой, да возрадуемся на ложах своих. Ну, где ты там? Шепни-ка мне, кто он, черт побери, этот чудик весь в черном, который ходит за мной по пятам, а теперь еще и крутится меж нами, стремясь, как видно, напаскудить. Видать, согрешил против света и близок сейчас уже день, когда он явится судить мир огнем. Да сбудутся писания!

Гуляке отвечала обезьяна:

– Не смей шутить с чертом, ведь он святой, так как у него самые благие намерения насчет нас. Выдай-ка лучше тот стишок. Помнишь? «И сказал тут медик Дик своему коллеге Дэви…» В Бога яйца! А это что еще за экскремент, этот англичанишка-проповедник на Меррион-холл?! Что все орет: «Илия грядет!» Черт, ошибочно омытый в крови агнца, влез на амвон и голосит внимающей ему пастве: «Приидите все твари винососущие, пивоналитые, джиножаждущие! Приидите псиноухающие, быковыйные, жуколобые, мухомозглые, свинорылые, лисьеглазые, шулера, балаболки и людской сор! Приидите подлецы отборные из отборных! Это я взываю к вам, тот, кто приволок ко спасению колоссальную часть нашей планеты от Сан-Франциско до Владивостока. Бог – это вам не балаган, где насулят с три короба и покажут шиш. Я вам заявляю, что Бог – это самый потрясающий бизнес, и все по-честному. Он есть – самая сверхвеличайшая хреновина, вбейте это себе покрепче. И как один прокричим: «Спасение во Царе Иисусе!»

Райкин обвел зал безумным взглядом. Это была магия, гипноз: я не мог пошевелиться, горло мое перехватило от восторга: гений, избравший стол сценой, потрясал силой своей игры.

– Рано тебе надо подняться, грешник, ох как рано, если думаешь обмишулить Всемогущего! Уж куда там! Для тебя, дружище, припасена у него в заднем кармане штанов такая микстурка от кашля, которая живо подействует. Бери скорей да попробуй, – закончил Райкин, вооружившись наполненной рюмкой и предлагая выпить. Все выпили, сквозь аплодисменты, быстро опрокидывая рюмки и бокалы, ставя их на столы и аплодируя, аплодируя, аплодируя.

– Я всем сказала, что ты мой жених и у тебя какой-то бизнес, – услышал я Женин голос. – Мне так удобней, а то наши любопытны, вот увидишь, что скоро все напьются и станут лезть к тебе с эпатажными расспросами.

– Ну, меня смутить сложно, вот разве что женихом. Я-то отнюдь не холост.

– Но ведь ты жену свою не любишь, – быстро сказала Женя. – У тебя глаза мужика, который ищет любовь.

Мне на миг захотелось встать и уйти, предварительно ударив эту ясновидящую по лицу наотмашь. Она, все это время внимательно наблюдавшая за мной, восхитилась:

– Слушай, какой ты, однако, эмоциональный человек! Скажи, а ты мог бы меня ударить?

– Ты что, с ума сошла? Я никогда в жизни не бил женщин. – Мой порыв бесследно растаял, и вместо него накатило приятное, сладковатое безволие. – Может, уйдем отсюда? – предложил я.

– Неудобно. Побудем еще немного, а то Костя будет недоволен, и я хочу со всеми тебя перезнакомить.

– Странно, – сказал я, – мы с тобой даже не трахались ни разу, а ты себя ведешь так, словно мы друг друга знаем лет несколько.

– Да потрахаемся еще. В чем проблема-то? – удивилась Женя. – Просто с тобой все понятно, вот я и веду себя так, будто давно тебя знаю.

– Сколько тебе лет, актриса?

– Тридцать восемь. А тебе?

– Тридцать два…

– Кира, Кира! – раздалось сразу несколько голосов. – Почитай что-нибудь!

– Кто это? – спросил я Женю, глядя на маленького актера с большими усами, приподнявшегося над столом и кивающего в ответ на приветственные вопли своих коллег.

– Это Кирилл. Он пишет классные пародии и постоянно нас веселит. Вот увидишь, что он сейчас тоже выдаст что-нибудь этакое.

– Друзья! – начал Кира с усами. – Недавно мне попалось стихотворение некоего поэта Кутилова, на которое я написал пародию. Вот, собственно, оригинал, я вам его сейчас прочитаю, но сразу предупреждаю, что он уныл до самоистязания: