35.
Прошло всего несколько дней после погрома, а Министерство внутренних дел уже тиснуло свою версию.
Вот это, знаете ли, маэстрия. Рядом не находились, а все могут рассказать от сих до сих.
Сразу видно: хорошо потрудились. Бумага вышла такая, что не оторвать глаз.
Причем все без исключения отменного качества. Не только общий сюжет, но каждый характер.
Кое-что присочинили, но и факты пригодились. К примеру, фамилии взяли из казенных бумаг.
Такая старинная русская игра. В зависимости от ситуации называется “Мертвые души” или “Подпоручик Киже”.
Разве в названии дело? Пусть хоть “правительственным сообщением” именуется, а результат будет один.
Кстати, опубликовано это под шапкой: “В Министерстве внутренних дел”.
Что говорить, удивительно. Сразу сообщается, что документ имеет отношение не к жизни, а к чиновничьим коридорам.
Да еще к бутылочке фиолетовых чернил. В ней, подобно джинну, томятся сотни незаписанных историй.
Конечно, сочинившему ее чиновнику пришлось повозиться с Блиновым. Больно он тут не на месте.
Впрочем, особых колебаний не было. Дошел до фамилии, остановился, а после кляксы продолжил.
Правда, совсем от растерянности не отошел. Поэтому фраза получилась такая, что не сразу поймешь.
“На восемнадцать убитых евреев три христианина, из которых двое (студент Блинов и пристав Кяуров) несомненно убиты христианами”.
Выходит, Блинов и Кяуров тоже евреи. Правда, Бог у них другой, чем у соплеменников.
Коля, как мы знаем, действительно попал в Еврейскую больницу. До тех пор, пока его не опознала мать, он числился как еврей.
С приставом так получиться не могло. Во-первых, кто не знает Кяурова, а во-вторых, форма и погоны ясно указывали, куда его везти.
36.
Больше всего текст “Сообщения” напоминает кино. Вернее, режиссерскую раскадровку.
Сперва это, потом то. Причем между первым, вторым и третьим есть внутренняя связь.
“Евреи, собравшись в лесу, в числе 300 человек, стреляли в портрет Государя Императора, а на протесты крестьян объяснили свое занятие тем, что „скоро они, евреи, будут крестьянами править“. Еврей Сруль Индиктор без всякого повода ударил по лицу стоявшего у ворот крестьянского мальчика Иосифа Крупенского, который ответил, однако, ударом ножа. Этого Крупенского еврейская толпа „угрожала“ разорвать на части.
Крестьянин Хмара зашел во двор еврея Беспрозванного, надо полагать, с самыми дружескими намерениями, а евреи набросились на него и на появившихся неведомо откуда других крестьян с целью убить их.
Еврейская толпа встретила и сопровождала площадной бранью чинов полиции, сопровождавших политических заключенных…
Министерство внутренних дел предложило губернаторам внушить еврейскому населению сознание полной необходимости не возбуждать своим поведением вражды к себе в населении христианском.
Наряду с этим 12 апреля в Житомире получило распространение воззвание преступной организации социалистов-революционеров, сообщающей о том, что в Житомире готовится погром и вина за это должна пасть на администрацию”.
Как видите, никуда не исчез упомянутый нами слух. Стал чуть ли не основой всех доказательств.
Объективности тоже не получилось. Бумага настойчиво противопоставляла одних другим.
Например, Индиктор только ударил, а мальчик в ответ полоснул ножом.
Или Хмара был настроен вполне благодушно, но почему-то с трудом унес ноги.
Вот так начинаются погромы. Вдруг ясно понимаешь, что одно дело – мы, а другое – они.
Ах, как умело автор нажимает на болевые точки. Уж насколько широк еврейский вопрос, но он ничего не забыл.
Коснулся темы ритуального убийства. Пусть и не напрямую, но совершенно отчетливо.
Стрельба по портрету – это и есть ритуальное убийство. Символическое выражение коллективной неприязни.
Не исключено, что действительно размяли руку. Конечно, стреляли не по мишени, а просто так.
Причем энтузиазма было через край. Могло хватить не только на то, чтобы перепугать ворон.
И на “засеянные поля христиан”, вероятно, заходили. Ведь если хорошее настроение, то непременно что-то нарушишь.
Так что капля правды тут есть. Другое дело, что она разбавлена ведром дерьма.
Начали с того, что в эту раму вставили портрет императора. Сами удивились, как все засверкало.
Все же без портрета что-то не то. Ну гуляет молодежь за городом, а зачем – непонятно.
Кстати, в какой-то момент появился эпитет. Долгое время автор избегал определений, но все же не выдержал.
Читать дальше