Джозеф Хеллер - Что-то случилось

– Гольф? – спрашивает мой мальчик и украдкой растерянно поглядывает на меня.

– Это игра такая.

– Он опять играет, – объясняет жена.

Мой мальчик обижен, жена надулась. Ему непривычно, что в воскресенье с утра пораньше я так расфрантился и тороплюсь уехать из дому.

– Ты хотел чем-то со мной заняться, если б я не уезжал? – спрашиваю.

Он печально качает головой:

– Пожалуйста, можешь ехать. Я думал, может, поплаваем.

– Для купанья недостаточно жарко. Если хочешь, мама свезет тебя на пляж.

– Не нравится мне там.

– А еще тебе есть чем заняться?

– Телевизор смотреть. Я видал гольф по телевизору.

– Надо загнать мяч в лунку.

– Это как пул? – с надеждой спрашивает он.

– А я знаю, что это, – похваляется дочь.

– Ты-то, конечно, знаешь.

– Сердишься? – удивленно спрашивает она.

– Еще чего, – лицемерно возражаю я. (И вспоминается: позавчера вечером видел – она катила по городу в машине с мальчишками, сидя на заднем сиденье. Последнее время двух слов не могу с ней сказать спокойно, сразу хочется язвить. Между нами не утихает скрытая вражда. А почему, сам не знаю.)

– Если сердишься, я выйду из-за стола.

– Не глупи.

– Я сержусь, – заявляет жена.

– Я сговорился о встрече. Не могу сегодня тебя сопровождать. Поеду с тобой в церковь на следующей неделе.

– На следующей неделе нас тут не будет.

– А тебе это нравится? – спрашивает мой мальчик.

– Церковь?

– Гольф.

– Нет.

– Он этот гольф терпеть не может, – поясняет дочь.

– Усекла, – хвалю я ее. – Даже людей, с которыми играю, терпеть не могу.

– Тогда зачем едешь? – Он озадаченно морщит лоб.

– Мне это полезно.

– Для здоровья?

– Для службы, – догадывается дочь, с комической точностью передразнивая меня.

– Опять усекла, дочка, – снова хвалю я. – Это помогает мне продвинуться по службе. Заработать больше денег для всех вас, мои миленькие.

– И машину мне купишь, раз уж ты столько зарабатываешь?

– Когда все препятствия останутся позади. Этот стол слишком мал. Не понимаю, почему бы нам не есть в столовой?

– Я не думала, что мы все соберемся в одно время. Обычно мне приходится завтракать одной, да и вообще я всегда одна.

– Ты, кажется, скулишь.

– Не понимаю, почему ты должен играть в воскресное утро.

– Когда меня приглашают, тогда и играю.

– Но ты ведь и на уроки уезжаешь.

– Когда нахожу время. Ты что, не можешь поехать одна?

– Не хочу одна. У меня, кажется, есть семья?

– Ты ж будешь с Богом, забыла?

– Шутки тут неуместны.

– Возьми детей.

– Если ты не пойдешь, они тоже не пойдут. Они берут пример с тебя.

– Вы пойдете с мамой, правда?

– Не надо их заставлять.

– Пап, не будь ханжой.

– Мы все пойдем в День матери.

– И тогда он превратится в День отца.

– Мы терпеть не можем людей, с которыми приходится вместе молиться, – весело сострила дочь, и мой мальчик хихикнул.

– Отлично, – похвалил я ее и тоже рассмеялся. – Могу тобой гордиться.

– Люблю, когда вы все втроем надо мной потешаетесь, – говорит жена. – Они от тебя заразились. Думают, им можно потешаться над всем на свете.

– Можно. – (Пошло-поехало, она загубит мне весь день.) Сегодняшний завтрак чуть было не стал прелестной семейной трапезой для всех, кроме жены, но теперь я рад бы поскорей доесть и убраться. – Знаешь, на службе я ничего такого не слышу.

– А я ничего такого не слышу в косметическом салоне.

– Прекрасно.

– Ты ведь на своих сослуживцах не женат.

– Я усвоил с первого раза. Почему ты вечно все повторяешь?

– До чего ж ты мерзок.

– Мы просто шутим, дети. Ты каждую неделю нас этим кормишь.

– Не хочешь – возьми яичницу, – негромко отвечает жена.

– Ты испортила мне весь день.

– А ты мне.

– Выпью соку. Каждую неделю нас этим кормишь, так? Каждый мой свободный день.

Это неправда, но она молчит. Лицо упрямое, окаменелое. Взялась за ручку большого стеклянного кувшина, рука дрожит. Когда я сам выжимаю апельсины, мы пьем свежий холодный сок из стеклянного кувшина, а не из более легкого пластмассового, которым предпочитают пользоваться жена и служанка. Дети замерли на месте, точно манекены в витрине, замкнулись в себе, ждут, что будет дальше. А ведь поначалу день обещал быть счастливым: я занялся любовью с женой ночью, когда мне хотелось, а утром, когда не хотелось, не стал этим заниматься – пока она была в ванной, удрал вниз и принялся готовить завтрак. (Она дала мне понять, что не прочь, да я не хотел.) Нелегко будет простить ей это испорченное утро. Сегодня даже у свежих апельсинов какой-то не тот вкус. Апельсины уже не те, что были. Может, виновато мыло, которым мы моем стаканы, а может, вода. Газированную воду с мороженым в киосках теперь продают в бумажных или пластмассовых стаканах – они толком не охлаждаются, и в них пропадает аромат. Все шатко и ненадежно. Знаменитый Лондонский мост и тот пал: его переправили пароходом в штат Аризона на потребу туристам. Я лучше всех готовлю яичницу с беконом, потому что больше всех стараюсь. Делаю тосты с чесноком, как, бывало, делала моя мать, и они получаются у меня ничуть не хуже. Это просто. И всем нравится. Ничего нет нынче натурального. Даже людей. Решаю пошутить. Попробуем ее умаслить.