Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

— …гражданин Где-то, вы слышите меня? — кричал Аэроплан Леонидович. — Вы намерены в качестве искупления своей вины на предмет покаяния пересмотреть личное отношение к моему творчеству?

«Личное?!» — определение кольнуло Ивана Петровича. Он оторвался от созерцания крыш и антенн и ответил:

— Личное отношение — никогда. Вы семьдесят лет наводили порядок в наших личных делах так, как вам хотелось, чтобы мы думали так, как вам хотелось. Так что позвольте иметь нам это самое личное мнение, личное отношение. Понимаю, по вашим канонам, кто не с вами, тот против вас, если враг не сдается, то его уничтожают, но не обессудьте… А рукописи, между прочим, на первом этаже регистрируются. Там и расписочку получите.

— Вы обещаете лич… прочесть все мои произведения? — запнулся, но не унимался великий автор.

— В установленном порядке, — нашелся с ответом Иван Петрович и, как ни странно, эта банальнейшая бюрократическая отговорка возымела действие на Около-Бричко — сопя, он приступил к разгрузке кабинета.

«Черт меня возьми, — Иван Где-то вновь смотрел поверх крыш и антенн, когда остался один, — если Аэроплан Леонидович сам по себе, не общественное явление. Он и причина, и следствие системы одновременно. Запрограммирован на непримиримую идейно-политическую классовую борьбу и в то же время на равенство и братство? В последнее время одемократился, но опять же по-большевистски, вернее, по-необольшевистски. Для него и таких, как он, главное — процесс. А уж когда процесс пошел — это для них предел мечтаний. Плевать им на то, что процесс этот сокрушительный, самое важное для них, чтобы процесс переустройства мира не застопорился, преобразованщина не забуксовала. По существу он — это материализация всей большевистской идеологии в одном человеке . И отсюда у него претензия на роль шефа самого Господа Бога по части совершенствования человечества. Около-бричковщина — это особый образ мышления и образ действий, своего рода парамораль, парадемократия, парагуманизм, параобщество и эти пара настолько неотличимы от гуманизма, демократии, морали, что мы не замечаем порой разницу между ними? Растут они в человеческом сознании рядом, как овес и овсюг в поле — один от Бога, а второй-то все-таки от Сатаны? Не потому едва ли не в обязательном порядке получаем совершенно не то, что задумывали? Стали решать продовольственную программу — получили продовольственную проблему, пустые полки в магазинах, засучили рукава для решительной схватки с пьянством — развели в невиданных масштабах самогоноварение и приступили к созданию мафии. А ррреволюционного романтизма все не убавляется, куда там, пафос дует во все микрофоны и красуется перед телекамерами, и в силу своей изначальной бесплодности перерождается в цинизм.

Около-бричковщина, пытаясь решить одну проблему, неизбежно создает тут же новые, еще более острые и опасные, а уж когда берется за них — мы получаем множество новых проблем еще более неразрешимого порядка. Ратуя громче всех за демократию, не приведет ли она нас к диктатуре, подобно тому, как борьба за правовое государство оборачивается анархией и беспределом? Русские молитвы тут уж не помогают. Может, перейти на импортный язык и просить небо: dеliver us from Evil One, то бишь, спаси нас от Лукавого?»

Общественная жизнь в Шарашенске подогревалась и подстегивалась различного рода неделями, декадами и месячниками, просто смотрами и конкурсами и более комплексными смотрами-конкурсами, рейдами, нескончаемыми юбилеями и празднованиями. Часть этих дней спускалась из губернии и даже Москвы и имела обязательный характер, скажем, «день знаний» или «месячник безопасности движения», во время которого гаишники драли с водителей не более трех шкур. Остальные же мероприятия изыскивались на месте, например, «неделя сохранения социалистической собственности» или «декада социалистической вежливости в сфере обслуживания».

Над подготовкой и проведением этих мероприятий, которые не следовали друг за другом, а вследствие межведомственной несогласованности перехлестывались, наслаивались, нагромождались одно на другое, в поте лица трудились должностные лица и актив. Бесчисленные декады и месячники со временем превратились в главную цель существования шарашенцев и стали как бы основной продукцией уезда. Возможность шарашенцам просто жить начальством не воспрещалась, но самоценность жизни не приветствовалась и поэтому получалось, что не жизнь самое главное, а подготовка к очередному славному юбилею или дурацкому мероприятию.