Николай Шипилов - Остров Инобыль. Роман-катастрофа

— Да… — подтвердил Иван Гаврилович и съязвил: — Целая хевра… Говорят так: человек, которому, в натуре, нравится вести животную жизнь, есть, в натуре, животное. Его, мол, место у параши… А мы что? Деньги есть — Уфа гуляем, деньги нет — Чишма сидим…

Он заметил страх в преувеличенных очками зрачках репетиторши. Это сообщало ему необходимое перед сном спокойствие. Он попрощался:

— Ну что, гуд бай?

— Гуд бай, — ответила, вставая, барышня.

— А то оставайтесь — дождь. Комнат — хренова туча, — встал и он.

Но она ушла в дождь, раскрывши черный зонтик дрожащими руками.

А Крутой смотрел в окно ей вслед. Он мог бы приказать шоферу Грише отвезти ее. Но пусть все идет, как идет. И она пусть идет, как идет. Только заключенное в сейфе болело. Крутой взял телефонную трубку. По-прежнему глядя на сеть дождя в окно, он позвонил цыганской ведьме Раисе Крянгэ и попросил ее приехать. Или, если угодно, прилететь на ступе завтра утром. Или он пришлет авто. Крутой хотел излечить заключенную душу, заплатив хорошие зеленые деньги.

К семи часам вечера фронт дождя ушел на восток. В это же время у трехэтажного дома Чугуновского остановился немолодой «Фольксваген», и трое мужчин, словно бы с неохотой, высадились из него, озираясь, куда ступить, чтоб не испачкать обувь.

— Опять дождь, бинть, будет… — сказал самый высокий из них. Это был агент Интерпола Сергей Колотеев. — Спорим, бинть?

Второй мужчина — прокурор Антон Сувернев — нагнулся завязать шнурок. В таком положении он покручивал головой по сторонам, словно проверяя, есть ли за ним наружное наблюдение.

— Да? — подчеркнуто неискренне удивился он. — А зима, скажите, будет?

— Должна бы, бинть!.. Но дождь к утру будет.

Второй разогнул спину, послюнил во рту палец, посверлил им плотный воздух над головой и нажал этим пальцем кнопку домофона.

— Входите — открыто! — послышался искаженный динамиком голос налогового инспектора.

Двое вошли во двор по вымощенной плиткой дорожке. Третий, доктор Федор Федорович Мыльцев, остался у машины делать приседания с вытянутыми руками.

— Отчего бы ему не обзавестись собакой, бинть, в таких идеально собачьих условиях? Здесь одной земли с полгектара будет! — практически советовал Колотеев. — Нужен хороший волкодав?

Но Сувернев, завидев на крыльце инспектора налоговой службы, уже кричал:

— А-а! Андрей Прокопыч! Здорово, службан! Сам-то хозяин где?

— Спит хозяин. Спит без задних ног… — обмениваясь с прибывшими рукопожатиями, говорил инспектор Андрей Прокопыч. — Спит, аж пузыри отлетают… То таблетку какую съест — спит. То водки напьется — спит. А то чем ударится и — аут! — больно смотреть. Сегодня с лестницы упал, как баба с возу… Ну, проходите, тапки вон берите на выбор.

— Да-а, бинть! — задержался, оборачиваясь на плодовые деревья в саду, высокий. — Чем бы, бинть, дите ни тешилось, лишь бы не вешалось!..

Засим вошел в дом вслед за остальными.

Старый почтальон откинул полог землянки.

— Фр-р!

Едва не отхлопавши его по щекам крыльями, одна за другой из тьмы вылетели и заземлились на полянке две пестрых курицы.

Почтальон чихнул, проморгался и в шатком свете лампады увидел чернавку. Она стояла на коленях и молилась перед едва различимыми образами. На его чих она не обернулась, лишь приостановила у лба молитвенно сложенные пальцы.

— Христос воскрес… — в смятении заявил вдруг старик. Рука его, словно сама собой, потянулась ко лбу, но лишь стряхнула с этого лба на земляной пол дождевую влагу.

И когда чернавка оглянулась, он узнал Любушку Родину, свою соседку по отошедшей в прошлое молодой жизни.

— Не узнаешь, Люба?.. — молвил он.

— Игна-а-ашка! Сопры-ы-кин! — пропела она прежним голосом. — Ой ты, слезненький ты мо-о-ой! А у меня собачка пропала…

Игнатий хлопал себя по карманам — искал табакерку. В ощущении слезы он дробно хлопал поредевшими за жизнь белесыми ресницами и помаргивал глазами так, будто намекал двум девам поочередно.

— Помирать вот вернулся…

— И давно помираешь-то тут, Игнашка?

— Два года как… В сентябре… Ага, Люба… Вернулся — ни тебе дома, ни погоста, капитал один кругом-то, дак…

— Дак садись, покормлю! У меня тут две козы в обзаведеньи-то! Куры! Собачка вот пропала, а то б она тебя тут облаяла бы… Видишь тарный ящик? Дак садись! Коммунистом был — попривык по президиумьям…

Игнатий помял сигаретку, понюхал табачок, говоря:

— Я ведь, когда маленьким был, Люба, то думал: земляки это покойники… А мы с тобой еще живые земляки…