Виталий Щигельский - Время воды

Тем не менее, отряд всеобщего контроля за всем, что обычно исчезает из виду, скоро возникнет. Сформированный из наукоемких и лишенных прелестей бытовых сторон жизни альтруистов-профессионалов, отряд появится в канун группового захвата швеями олигархов. Непризнанные гении-одиночки, невостребованные умы, отличающиеся от тупого агрессивно-унылого большинства полной неспособностью извлекать коммерческую выгоду из своего дара. Этот отряд будет действовать незаметно и безошибочно и постепенно установит контроль над швеями, лицами других профессий и лицами, профессий не имеющих. За скрупулезность, въедливость, дотошность, не брезгливость он получит название «СКУНС», чем будет гордиться. Неприметные скромные люди без знаков отличий составят гвардию «Родины-6». Их прямым командиром буду я. Ввиду строгой секретности я и сам не всегда буду помнить об этом…

А теперь еще немного об исчезнувших швеях. Жизнь на улице не так прекрасна, как кажется на первый взгляд, поэтому многие девушки скоро вернулись. Первых беглянок мы приняли дружелюбно, и впоследствии они отхватили свой жирный куш. Объявившимся позже, когда захват олигархов произошел, и самые богатые из интересующих нас персон уже были окучены, пришлось унижаться до олигархов второго сорта.

Пришедшим с повинной ткачихам уже после формального возникновения «Родины-6» либо выявленным и пойманным группой «СКУНС», иждивения за счет толстосумов не предусматривалось. Из них, после санитарной и строевой обработки, формировались мужеподобные армейские подразделения «ВЫДРЫ» с уклоном в тяжелое садо-мазо. Облаченные в металл и кожу, вооруженные шокерами и резиновыми дубинками, «выдры» выполняли второстепенные вспомогательные функции, в основном нагоняли жути на всякого рода интеллигенцию при патрулировании улиц…

Дух Косберга вернулся в тело в канун Великой Октябрьской социалистической революции.

Был поздний вечер. Я пожелал будущим «выдрам» спокойной ночи и, как повелось, запер их на замок до утра. На полпути к своей каюте, той самой, где я отходил от пьянства и учился разбираться в чужих мозгах, я остановился. Мне почудились странные шорохи в торпедном отсеке, и, прихватив тяжелый разводной ключ для возможной самозащиты, я поспешил туда, на ходу соображая, кто бы это мог быть. Внешние люки задраены, значит, шуршать могли только свои. Швей я пересчитал дважды — они отпадали, значит, либо проснулся Косберг, либо завелась крыса.

Подняв над головой ключ, я ворвался в торпедный отсек. Я успел вовремя. Минута-другая, и всех нас было бы не спасти.

Источником шума являлся Косберг. Стоя спиной к двери, он зубилом и молотком пытался разгерметизировать торпедный аппарат, чтобы пустить внутрь «Родины» воду. Так поступали все капитаны, когда не хотели, чтобы лодка досталась врагу.

Я не был психологически готов бить каперанга, меня хватило только на крик:

— Что вы делаете, капитан?

— Витька, ты? Как хорошо, что ты здесь! — Косберг обернулся, в его глазах стоял глубинный неосознанный ужас, как у свежепойманной каракатицы. — Помоги мне!

— Нет! Мы все погибнем!

— Пусть. Может быть, нам поставят памятник!

— Не поставят, каперанг! Разве вам одному. А я не хочу умирать. И швеи.

Косберг с досадой взмахнул молотком:

— Дурак, будет гораздо печальней, если мы попадем к ним в лапы.

— К кому? К бандитам? К спецслужбам?

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Косберг. — Неужели ты думаешь, что Косберг боится каких-то бандитов или гебушников? Ха-ха-ха-ха…

Когда приступ смеха прошел, лицо каперанга снова стало безумным:

— Виктор, эти чудовища, они пришли за мной из той океанской впадины!

— Не может быть, каперанг. Это не океан, это Карповка. В ее мутной воде не водится ничего, кроме говна.

— Нет, Виктор, нет. Все меняется. Я знал: придет время, и они достанут меня. Я чувствовал: все океаны, все реки, все грунтовые воды соединены между собой под землей. Посмотри за иллюминатор. Ты увидишь черную воду бездны и чудовищ в той черной воде. Посмотри!

— Не хочу никуда смотреть и не буду, — сказал я, с трудом удерживая себя от иррационального желания развернуться и убежать.

— Тогда я все сделаю сам, — Косберг снова взялся за инструмент.

— Нет, каперанг, нет! Подождите минуту, послушайте меня!

— Ну, что еще? — мой тон заставил его остановиться.

— Сядьте, пожалуйста!

Он тяжело опустился на лафет.

Я сел прямо на пол и, не сводя с него глаз, продолжил. Пытаясь успокоить Косберга, я старался говорить монотонно и ровно, акцентируясь на тоне, а не на смысле. Смысл же сказанного тогда дошел до меня много позже. И поразил в самое сердце. Ибо то, что я сказал, оказалось пророчеством от первого до последнего слова.