Виталий Щигельский - Время воды

Сегодня охранник был еще глупей и уродливее того, которого я видел вчера. Он пропустил меня внутрь только после вмешательства бригадира — плотно спрессованного парня лет тридцати. Бригадира звали Сергей. Он был похож на акробата, на самого легкого члена труппы эксцентриков, которого обычно перебрасывают друг другу более крупные участники коллектива.

Позже сам Сергей рассказал, что действительно выступал на сцене, правда, как исполнитель сатирических песен. В начале того, что принято называть «перестройкой», он под звуки гармошки высмеивал недостатки советской системы. Когда высмеиваемая Сергеем система рухнула, публике стало не до политических шуток. Сатира умерла, а сцену оккупировали сальный трактирный юмор и блатная гуммозная музыка. Сергей стал пробовать петь шансон, но у него выходило неубедительно, излишне культурно. Ему не хватало придушенной хрипотцы и надсадности, пробивающих слушателя на жалость. Публика не принимала Сергея за «своего», бросалась объедками, и с музыкой пришлось завязать. Грузчиком Сергей стал не из протеста, а от ощущения голода, как и я…

Сергей показал охраннику малопонятный зоологический знак, и тот пропустил меня на территорию склада. Мы прошли другим коридором, тоже темным и скользким, в комнату отдыха грузчиков. Так называлось продолговатое душное помещение без окон с неровным кафельным полом. Меблировка состояла из двух деревянных скамеек и синих металлических шкафчиков для личных вещей. В дверном проеме напротив угадывались контуры душевых. Оттуда тянуло сыростью и грибковыми спорами.

Мне достался шкаф с номером «пять». Прежде чем сложить туда свои вещи я выкинул с полок шкафа какие-то грязные тряпки, пустые пачки от папирос и чешуйчатые рыбьи шкурки. Затем быстро покурил, не потому что хотел, а чтобы снять волнение, расслабить мышцы тела и доли мозга.

К девяти часам я вышел из «собачника» смурным, но готовым к погрузке, разгрузке и прочему, если прочее было возможно.

Склад представлял собой прямоугольный зал с высокими стенами, площадью чуть больше тысячи метров. Посередине протянулся допотопный, почерневший от копоти механический транспортер. Он начинался от квадратного отверстия, выходящего на Мучной переулок, а у противоположной стены плавно уходил вверх — на второй этаж, к другому отверстию, где, по-видимому, хранилась еда. Вокруг транспортера сгрудились поддоны с мешками, коробками и пластиковые упаковки с водой.

Сергей представил меня группе лиц, отдыхающих на мешках с сахаром. Я насчитал восемь человек, в возрасте от восемнадцати до сорока. Три Александра, по одному Николаю, Олегу, Максиму и Виктору (этот был еще один Виктор, помимо меня). До рукопожатий дело не дошло, так как прибыла «машина» с товаром, и через пять минут я забыл, кто из них кто.

Машина марки «КамАЗ» привезла на себе морской темно-красный контейнер. Двое ребят, кажется, Александры, вылезли на улицу через прямоугольный лаз. Рывком фомки они разомкнули усики пломбы и открыли ворота контейнера. На землю упало несколько сальных коробок, туго перетянутых бечевой.

Сергей громко произнес непонятную сакральную фразу:

— Ставим в камеру по сто двадцать в поддон.

И рабочий процесс пошел. Саши с шумными выдохами, как вольники или дзюдоисты, бросали коробки на шумно ползущую ленту транспортера. Остальные захватывали по две штуки в руки и скорым шагом несли в дальний угол склада, где находилась обитая жестью холодильная камера. В камере зашкаливало за минус двадцать и дул сильный искусственный ветер, создаваемый вентиляторами, это чтобы мясо не тухло. Здесь мы выкладывали коробки до самого потолка.

Будучи последним в очереди за работой, я обнаружил техники переноски: одни грузчики предпочитали нести коробки за лямки по одной в каждой руке, другие прижимали пару к груди. Второй способ был более эргономичным, и в нем сквозило нечто-то музыкальное: так держит гармонь веселый пьяный гармонист.

Пробный рейс от транспортера до холодильника прошел на удивление легко. Я даже успел подумать, что выбрал непыльную работенку. Но когда количество перенесенных «гармоней» перевалило за сотню, я тяжело дышал и покрылся потом, как будто только что покрыл Лену. Мои коллеги только прибавили темпа: смотря под ноги, они шли друг за другом, словно большие муравьи, полностью сосредоточенные на процессе ходьбы. Это была медитация — единение низкого с высоким — через пот и монотонность.