Виталий Щигельский - Время воды

— Это исключено, вы под арестом. И я вам не верю. Ни одному слову. Но как вы умеете лгать, боже мой!

— Вы про ту нашу встречу?

— Забудьте! Ничего не было. В общем-то я узнала от вас почти все, что мне нужно. Если вам больше нечего мне сообщить, извольте слушать. Мы, «красные косынки» «Боевой организации граждан», судим вас, коллаборациониста Попова, за пьянство, разврат и предательство, за разбазаривание общественного имущества и порчу памятников архитектуры…

Здесь я перестал ее слушать. Я думал о том, что всегда доверял женщинам чересчур и через женщин лишился сначала покоя, потом работы, жилища и вот теперь, возможно, жизни и половых органов. Даже если живешь, не зная законов, закономерно все то, что происходит с тобой.

— Попов, прекратите все время кивать. Вы не слушаете меня, — повысила Катя голос. — Вы можете не слушать, это вас не спасет, Попов, ответьте мне на последний вопрос!

— Я пока ни на один не ответил, — сказал я удивленно.

— Достаточно одного ответа, Попов. Но сначала подумайте хорошенько, от этого зависит ваша жизнь.

— Катя…

— Молчать! Отвечайте: это писали вы? — она бросила мне на колени такую знакомую тетрадь в клетку.

— Дались вам всем эти досье, — выдавил я почти с ненавистью.

— Досье меня не интересуют. Это не досье — это бред, демагогия, маразм и софистика. Я говорю о текстах, написанных с обратной стороны, смотрите сюда. Это писали вы?

Я перевернул тетрадь и увидел наезжающие друг на друга строчки стихов. Я покраснел и подумал, что теперь между нами точно все кончено. Если и стоило уничтожить эту злосчастную тетрадь, то именно из-за стихов. Стихи были ужасны, беспомощны и убоги. Обычно я писал их, напившись в сиську. Я писал про Жанну, про Машу, про Лену, про каких-то случайных дур. Я ничего не успел написать о Кате, не мог найти слов.

— Ты писал? — Катя подошла так близко, что я ощутил ярость, кипящую в ее теле. — Говори!

— Да, — сказал я и зажмурился, ожидая, что она ударит меня по щеке.

Но Катя не ударила. Катя отчего-то медлила.

— Это все обо мне? — спросила она очень тихо.

— Да, — решив идти до конца, выдохнул я и с вызовом посмотрел ей в глаза.

— Зачем же ты, такой талантливый, такой хороший человек, занимался всем этим грязным делом?

— «Зачем»? Это долгий разговор, не сейчас и не здесь, но в общих чертах звучит так: мы живем в такое время, когда от нас ничего не зависит. Я не знаю, как ты, но я всегда оказывался там, где оказывался, вопреки пожеланиям и, чаще всего, случайно. Я действовал так, как предлагали мне обстоятельства места. Сначала таскал мешки, потом строил «Родину-6»… Теперь-то я понимаю, что мне просто надо было искать тебя. С самого начала. Искать тебя и ничего больше не делать. На этом точка, не будем медлить — стреляй скорей.

Первая часть моего ответа была вызвана желанием потянуть время, вторая — выдумкой, третья — правдой. Правду говорить труднее, чем врать, поэтому начал я бодро, а заканчивал сбивчиво. Однако я попал в цель.

Катины глаза хищно расширились.

— Конвой! — позвала она.

Вошли двое, тот хлипкий парень, который меня развязал, и с ним еще один, еще хлипче. Во времена техпрогресса выигрывают одни слабаки.

— Он во всем сознался. Отведите его в туалет, верните шнурки и ремень, а затем выведете во двор. Я сама приведу приговор в исполнение.

— Слушаемся, — ответили они вразнобой и, с опаской посмотрев в мою сторону, попросили: — Товарищ, пойдемте выполнять распоряжение.

Наверное, я мог их скрутить. Мог бы, по крайней мере, попробовать, вместо этого я сказал:

— Катя, я не хочу… в туалет.

Она ничего не ответила, я послушно встал и пошел по коридору.

Как же так, как же так, думал я, разглядывая серый, с каждым шагом меняющий угол наклона, пол. Не может быть, не может быть, думал я. Ноги были ватные, в голове шумел колокол.

В туалет я сходить не смог, шнурки вставить — тоже, сложил их в карман, неряшливо спутав в клубок. Я читал, что приговор исполняется на каком-нибудь условленном участке длинного коридора во время перемещения, когда осужденный меньше всего этого ждет. А я ждал, и поэтому, когда Катерина внезапно вышла из-за поворота, я повалился на пол, теряя чувство. Выстрел раздался, когда я уже лежал на полу. Я определенно не должен был видеть пули, но я видел, как вращающийся металлический конус, размером с навозную муху, приближается к моему лбу.

Жизнь померкла.

Только померкла. На пару часов.

Я очнулся на заднем сиденье легкового автомобиля, оно было кожаным, красным и пахло дорогой парфюмерией. Я лежал лицом вниз, уткнувшись носом в кожаный шов. Лежал и испытывал трудно-описываемое блаженство.