Анна Матвеева - Есть! [litres]

А Юлю – разве можно было не любить? С каждым днём Пушкин открывал в жене новые черты, прежде не подмеченные и бесценные. Оказалось, она умеет стоять подолгу на одной ноге, поджав другую, как цапля. Может включать и выключать свою красоту, словно кран с горячей водой, – счастливое свойство, ведь постоянная красота невыносима. По утрам Юля в шутку соревновалась с соседкой, кто раньше вымоет и уложит волосы (жужжание фена в соседской ванной обычно раздавалось в половине восьмого, и слышно его было так, словно соседка вместе со своим феном сидит у них на голове). Да, Юля не читала любимых книг Аркашона, не знала стихов и зевала, когда он пытался показать ей любимые фильмы – чёрно-белые, как городская зима. Но у Юли были такие маленькие ручки – почти как у Сашечки. И она умела спать, как балерина Дега – подняв руки над головой. Разве этого мало?

Экономная, расчётливая Юля любила передаривать подарки и следом за своими мамой и сестрой придерживалась правила: заплатили – будем пользоваться! Купили путёвку на юг – будем купаться, даже если море холодное. Пришли в ресторан – станем есть, даже если невкусно. В еде Юля совершенно не разбиралась, готовить не умела, и Пушкин в конце концов принял на себя руководство кухней.

– Папочка, что у нас будет на ужин? – спрашивала вечно голодная Сашечка, и Пушкин с готовностью отзывался:

Сашечка хлопала в ладошки – она обожала как ростбиф, так и Пушкина, и засыпала только под «Сказку о царе Салтане» или, в крайнем случае, под «Евгения Онегина».

– Прочти «Онегина», папа, он такой уютный , – сонно требовала дочка, и Пушкин, понижая голос до самого усыпительного тембра, читал, читал, читал…

В университете, на филфак которого Пушкин попал по страстной рекомендации Аиды Исааковны, он тоже много читал – и по окончании без труда прижился на кафедре русской литературы, где в то время восходила звезда восторженного моремана Дворянцева.

– Так море, древний душегубец, воспламеняет гений твой? – с пониманием спрашивал Аркашон у Павла Николаевича, и тот расплывался улыбкой, со слуха записывая цитату. Проверять не было нужды – Аркадий знал Пушкина наизусть, не перевирая ни буквы. Маститые университетские пушкинисты злобно сопели, но терпели поражение в поединках цитат, которые одно время устраивались на кафедральных вечеринках.

– Сколько же ты успела прочесть мне стихов, Тая? – спрашивал Пушкин у своей любимой нянечки, смотревшей теперь за Сашечкой. Тая смущалась, радовалась и гордилась своим большим мальчиком, который так прекрасно устроился в жизни.

– Прощай, свободная стихия! – сказал однажды Павел Николаевич Дворянцев и пустился в плавание по волнам кабельного телевидения, бросив и свою недописанную диссертацию, и всю филологическую науку.

– Он был, о море, твой певец, – грустно отозвался Аркадий Пушкин, но не сразу решился пойти за другом и коллегой. Лишь когда нищета стала бить ему прямо в лицо, как та давняя морозная улица, Аркашон поддался на уговоры П.Н. и стал вначале идейным соратником, а потом и главным режиссёром первых выпусков. Рождение телеканала «Есть!» случилось на глазах и в присутствии Пушкина – как приглашённый папаша, он то бледнел, то терял сознание, то восхищённо плакал и навсегда после этого стал рабом телевидения. «Везде передо мной подвижные картины…»

Юля тоже времени зря не теряла – окончив институт народного хозяйства, как это было принято у них в семье, она выучилась ещё и на мастера ногтевого дизайна. Дни напролёт жена пропадала в салоне красоты, обрабатывая чужие руки, ручки, ручонки и ручищи.

– По ночам снятся сплошные пальцы, – жаловалась Юля, – как опята на пеньке!

Таня с Димочкой к тому времени родили сына и, выдохнув, как бегуны после удачного финиша, пустились каждый во все тяжкие. Димочка сунулся было в мелкий бизнес, но, погорев дважды, отскочил на скромную роль водителя – возил по личным делам жену своего босса, и в школу – его противных детей. Татьяна устроилась продавцом в модный супермаркет «Сириус», но потом заболела спиной и перешла в кассиры. Аркашон, по делам являясь в «Сириус», малодушно пробегал мимо касс, чтоб свояченица его не увидела. В синем форменном халатике, обрюзгшая и бледная, Танька отчитывала пытавшегося пролезть без очереди гражданина: