Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Девице, которая все это продавала, мы не понравились. Ей больше импонировали подростки.

Когда я подал документы и ответил на поставленные вопросы, она неприязненно посмотрела сначала на Настю, потом на меня — и ответила отказом.

Настя возмутилась до глубины души.

— Почему нельзя? Нет, вы объясните, почему?

Я начал вытаскивать ее на улицу, пытаясь умерить праведный гнев.

— Вот сволочь. Есть-то — нет никто! Да кто она такая! — никак не успокаивалась Настя.

Подростки с тупым любопытством смотрели вслед. В темных мозгах рождались какие-то дряблые расплывчатые мысли.

— Пойдем в другой. Не очень-то и хотелось покупать в этом гадюшнике.

Мы двигались по центральной улице, старательно обходя лужи и увертываясь от прохожих.

Неожиданно, будто вновь читая Бодлера, я решился.

— Настя, я передумал.

— Что передумал?

— Мы не будем оформлять кредит. Мне все это нравится меньше и меньше. Ты же видела, в какую клоаку мы попали.

— Это случайность. Сейчас зайдем в центральный офис. Там будет по-другому.

— Нет, мы туда не зайдем.

— Почему?

— Вот почему!

Я, как мне показалось, медленно достал справки из кармана и разорвал их на четыре части — крест накрест.

Она растерялась.

Я почувствовал приятный холод в висках. Облегчение. Свобода выбора. Поступок.

Пока длилось молчание (при этом мы стояли посреди тротуара, и прохожие были вынуждены обходить нас), в моем уме возникали и исчезали строки шекспировского сонета:

Любовь — мой грех, и гнев твой справедлив.

Ты не прощаешь моего порока.

Но, наши преступления сравнив,

Моей любви не бросишь ты упрека.

Или поймешь, что не твои уста

Изобличать меня имеют право.

Осквернена давно их красота

Изменой, ложью, клятвою лукавой.

А если жалость спит в твоей груди,

То и сама ты жалости не жди!

— Еще можно все восстановить! — прошептала Настя.

— Нет. Я разорвал обе справки, — я тоже почему-то перешел на шепот.

Она развернулась и пошла. Вошла во двор, которые образовывали пятиэтажки, устремилась к беседке, забралась на перила, нервно достала сумочку, из нее — сигарету, и закурила. При этом сумку передала мне:

— На, держи.

Она смотрела куда-то в сторону. Я, пытливо, — на нее.

Она начала кусать губы, потом заплакала.

— Таня так ждет этого подарка. Что я ей теперь скажу?

Мне не было ее жалко так, как ей этого хотелось бы. Я жалел ее… по-человечески. Но ничего не мог сделать. То время, когда я что-то мог, ушло безвозвратно.

— Ты меня не любишь.

— Люблю. Не пытайся играть на жалости.

— Я знаю, что тебя не разжалобить. У тебя нет сердца.

Мы помолчали.

— Родя, зачем ты это сделал?

— Наверно, потому что не верю тебе. Я тебя люблю, но тебе не верю. Прости.

— За что?

— Ты сама сделала все, чтобы уничтожить веру.

— Ты так думаешь…

— Ты успокоилась? Хочешь уйти домой?

— Домой? Что делать дома?

— Пива хочешь? — неожиданно спросил я.

Неожиданно и для себя, и для нее.

— Да, только не здесь. Давай куда-нибудь сходим.

— Куда?

— Например, в "Ройбуш". Это недалеко.

Когда солнце ушло за горизонт, начался дождь.

Мы забежали в клоаку бара, желая поскорее обсохнуть. Как ни странно, имелся один свободный столик.

Мы выпиваем по стакану, заказываем по второму.

Раздается знакомая мелодия. Ей звонят. Она говорит коротко, без обращений.

— Мне нужно уехать.

— Конечно. Поезжай.

— У тебя деньги есть? Тебе дать?

— У меня есть.

— Пока.

— Пока.

После ее ухода я оставляю пиво в покое. Оглядываюсь. Молодые студенты пьют и оживленно что-то обсуждают. Когда-то и я, студент, любил посидеть в "Кружке" с Секундовым или Тихоновым. Тогда все было иначе.

Я расплачиваюсь, оставляя последние три сотни.

Настя звонит сама. Просит одолжить тысячу. Она решила купить телефон за наличные. Не хватает тысячи.

— Хорошо.

— Когда мы встретимся, Кисыч?

— Во вторник я буду отдавать крупный пакет. Как раз за тысячу. Если составишь компанию, я отдам деньги сразу же.

— Во сколько?

Заказчица оказывается очень красивой, но на фоне Насти пресной. Ловлю себя на мысли, что горжусь Демонической.

— Пойдем в парк рядом с МВД, — предлагает Настя.

— А там разве есть парк?

— Конечно. Родь, ты что?

Парк действительно был. И парк неплохой. Свободные скамейки, деревца, вечный огонь, молодые женщины с колясками… Мы уселись на одной из скамеек и начали читать Апулея. Время потекло медленно и спокойно. Потом мы накупили яблок и груш и поехали поближе к ее дому. Здесь она сообщила, что к нам желает присоединиться сестра.