Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Я кивнул.

Мне было неловко перед Таней, и не потому, что я чувствовал себя виноватым — я не был виноват ни в чем, а потому, что Настя могла изложить в свое время такую версию событий, по которой я был чрезвычайно порочен.

Таня была все такой же. Она и впрямь напоминала Тихонова земным началом. Если наша стихия была огненной, ее — земной, спокойной, одинаково смиренно приемлющей и жизнь, и смерть. Мы болтали о какой-то чепухе.

Таня любопытно поглядывала то на меня, то на Настю. И смеялась.

Зазвонил телефон. Алла предложила зайти в гости. Настя вопросительно посмотрела на меня. Щекотливость ситуации заключалась в том, что зайдя к ним, я предавал своих, а не зайдя — выставлял себя подлецом, боящимся посмотреть правде в глаза, испугавшимся ответственности.

— В другой раз, — пробормотал я.

По ее глазам я понимал, что она отлично представляет положение, может, даже жалеет меня, но не может упустить случая поиздеваться.

Таня перевела взгляд с меня на сестру:

— И охота вам во все это играть? Ну, прям, как дети! Вы же любите друг друга. Так чего же вы боитесь?

Солнце закатывалось. Это зрелище в песках было особенно красивым. Вспомнились сцены из романа Абэ. Возможно, эти картины нарисовало даже не воображение писателя, а мое собственное, но это было неважно.

Песок окрасился в розоватые цвета, деревья отразились в реке в виде красных контуров, снизу поднялся запах весенней земли, сухие травы, освободившиеся от власти снега, топорщились — мертво-живые свидетели воскресения. Я вспомнил, что Настино имя означает "воскресение".

Мы прошли по сваленному дереву через старицу, потом через заросли кустов. Заросли казались условными, потому что на кустах не было зелени.

— Посмотрим отсюда на закат?

— Давай, Кисыч! — в ее голосе слышалась доверчивость и слепая любовь.

— Кстати, Секундов женится.

— Да ты чё?

Я думал на нее эта новость произведет впечатление, но ей было все равно. А когда-то она преследовала Сержа безумной любовью.

— В субботу он приглашает меня на мальчишник.

— А я думала мы в субботу увидимся…

— Мы обязательно увидимся. Я уйду с этого мероприятия пораньше, а после — сразу к тебе.

— Как здорово, Кисыч! А у меня есть очень хорошая новость. Начинается дачный сезон. В пятницу вечером все мои уедут. Так что суббота будет в полном нашем распоряжении.

— Я не смогу у тебя остаться на ночь. Ты меня понимаешь?

— Да, понимаю. Но вечер-то мы проведем вместе? Правда? Скажи, что правда?

— Конечно. Вечер — наш.

— Это хорошо. Кисыч?

— Что?

— Я тебя люблю.

На субботу мне даже не пришлось отпрашиваться. В этой четверти суббота была моим методическим днем, попросту говоря — выходным.

Секундов назначил встречу на два часа. Я проснулся в девять с ощущением, что горло болит, болит сильно, как когда-то на заводе. Следовало тут же принять меры. Я встретил боль без страха, без отчаяния, привычно. Неужели смирился? Я намотал на спицу вату, смочил ее кончик в 70 % уксусной кислоте и прочистил гланды, которые через несколько секунд побелели. Обычно после подобных манипуляций боль утихает. Аппетита не было, но я заставил себя позавтракать, потому что знал — на вечеринке придется пить. Нужно было пойти на мероприятие по возможности сытым. Мама занялась уборкой. Она сняла шторы, открыла окна, впустив в комнаты воздух, раскрыла рамы и начала протирать стекла. Я с болезненной гримасой наблюдал за ее действиями. Меньше всего мне хотелось идти куда бы то ни было. Хотелось остаться дома, помочь, но в глубине сознания маячила предательская мысль: от чувства пустоты и это не избавит. Неужели пустота поселилась после армии? Неужели Воронова была права: не следовало уходить? Но разве не это же чувство господствовало и перед, разве не пребывал я в состоянии бессмысленного томления, общаясь с Мартыновой или Сидоровой? Да и все окружающие были лишь фоном для тоски и поиска.

Тихонов предложил встретиться на трамвайной остановке. Она ассоциировалась с кладбищем, потому что трамвай, устроенный для нефтяников, проходил через главное действующее кладбище города. Целые рощи вырубались, чтобы предоставить покойникам наилучшую территорию.

Тихонов был одет небрежно, по-походному, чего нельзя было сказать обо мне.

— Почему мы встречаемся здесь? Куда мы едем?

— На дачу.

— К кому на дачу? Разве у Секундова есть дача?

— Нет, не у Секундова. У Ненастина.

— Ты хочешь сказать, что Ненастин разрешил Секундову проводить мальчишник на своей даче?