Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна

Я полагал, что недалек тот час, когда я в своих поисках источника жизни создам себя заново.

По прибытии на Джермин-стрит я нанял молодого носильщика, чье место находилось на дорожке рядом с церковью, чтобы он отнес мои свертки и прочие вещи в комнаты мои на четвертом этаже. Это был верхний этаж здания, однако тот выполнил работу без обычных жалоб и пустых слов, свойственных английским рабочим. Я выяснил, что зовут его Фредерик, или Фред. Живость и энтузиазм его мне до того полюбились, что я захотел узнать о нем побольше. На вид ему можно было дать никак не более тринадцати или четырнадцати лет.

— Так что, Фред, хорошо ли у тебя идет дело?

— То так, то эдак, сэр. Бывает хуже, бывает лучше. Сразу и не скажешь. — Манера говорить у него была мрачная, но под конец он улыбнулся, словно все это было чрезвычайно смешно.

— Как ты сюда попал?

— По наследству, сэр. Мой отец всю жизнь тут носильщиком проработал. Раз попытался вынуть осла из упряжи да и упал замертво. Ужасное происшествие. — И он снова улыбнулся.

— Когда это случилось?

— Три месяца назад. В тот самый день я на это место и встал. Мать мне сказала, такая уж, мол, судьба твоя. Говорит, это у нас семейное.

— Нет ли у тебя брата, который мог бы тебя заменить?

— У меня их несколько, сэр. И все не прочь.

— В таком случае я хотел бы предложить тебе другое место.

— На другой улице, сэр?

— Нет. Я имею в виду, что хотел бы предложить тебе другую работу. Не желаешь ли стать моим слугой в этом доме?

Он посмотрел на меня и снял шапку.

— Обязанности твои будут несложные. Я один во всем мире.

— А где я спать буду, сэр?

— В конце коридора есть небольшая комната. Окнами выходит на дорожку.

— На мою любимую. — Услыхав мой ответ, он, казалось, почувствовал облегчение. — Выходит, я буду мальчиком на побегушках — так ведь это называется, сэр?

— Ты будешь готовить для меня еду. Подавать мне одеваться. И так далее.

— И по поручениям будете посылать, да, сэр?

— Разумеется.

Он широко улыбнулся.

— Ты будешь моим доверенным лицом, Фред.

— А ну как не справлюсь?

— Со всем справишься. Гинея в неделю.

Он улыбнулся так, что показалось, будто он вот-вот рассмеется.

— Это вы про каждую неделю — верно, сэр?

— Про каждую.

— Коли так, сэр, я согласен. Побегу только матери скажу.

Часом позже он возвратился вместе с матерью. Женщина, слабая на ноги, она была чем-то удручена; на платке ее виднелись остатки нюхательного табака, а изо рта явственно пахло алкоголем. Взобравшись по лестнице, она с трудом приходила в себя, и я предложил ей свою фляжку с укрепительной водой. Она с готовностью приняла ее и, проглотивши большую часть содержимого, положила руку на голову сыну.

— Парнишка он хороший, — сказала она. — Стоит гинеи.

— Мамаша…

— Я вижу, вы джентльмен нездешний, сэр.

— Да. Из швейцарских краев.

— Неужто? А красивый, что твой англичанин, вы уж не обижайтесь на мои слова.

— Очень любезно с вашей стороны.

Все это время она пристально изучала взглядом мои апартаменты.

— Фред, — сказала она, — ты за этим камином приглядывай. В углу прогнил. А окна эти помыть бы надо.

— Вы совершенно правы, миссис…

— Шуберри. — Она улыбнулась мне, и я без труда заметил, что у нее не хватает зубов. — Слыхали вы про мистера Шуберри и осла?

— Да.

— Всю округу это поразило, сэр. Но я-то все стираю, как и прежде. Такая моя профессия.

Она как будто бы ожидала, что я заговорю.

— Вы меня очень обяжете, миссис Шуберри, если согласитесь меня обстирывать.

— Шиллинг за белье. Шесть пенсов за постель.

— Вполне разумная цена.

— Надеюсь, что так оно и есть, сэр. А что, сэр, в Шветцарии вашей прачки есть?

— Не знаю. Полагаю, да.

— Дешевле, чем у меня, не найдете — будьте уверены, сэр. А ну, Фред, давай-ка покажи себя, почисть джентльмену плащ. Он же с дороги.

Так и вышло, что Фред Шуберри со своей матерью взялись за устройство моей жизни на Джермин-стрит. Я был этому рад, поскольку ничем, кроме работы своей, заниматься был не намерен. Мне хотелось начать дело немедленно, но в столь светской части Лондона возможности приступить к нему, разумеется, не было — мне нужны были полнейшие секретность и уединение, и потому я рыскал по местам менее респектабельным в поисках подходящего помещения. Восточные части города, прилежащие к реке, сулили наибольшие надежды. Я исследовал Уоппинг и Ротер-хайт в дневные часы — в простом платье гулял, оставаясь незамеченным, в толпе людей разных народностей и профессий. Поразительно, какое разнообразие одеяний и лиц тут возможно было увидеть: кто только не ходил этими узкими дорожками у Темзы; тут были все — от турков до китайцев. Никогда прежде не видал я подобного скопления человеческих типов. Это напомнило мне старую поговорку о том, что Лондон — питье, содержащее отбросы со всего света.