Питер Акройд: Журнал Виктора Франкенштейна

— Господи, какая жалость. — Байрон поднялся на ноги. — Без штормов мне жизнь не в жизнь.

Полагаю, именно тогда я решил, что покину своих спутников. Я уже предупреждал их, что со временем отправлюсь в наше семейное поместье в Шамони. Я хотел посетить могилы отца и сестры, где не был со времени их смерти. Сказать по правде, мечтал я и об одиночестве с тишиною. Нескончаемая болтовня, в которой протекала эта поездка, меня утомила. Когда тем вечером, по возвращении на виллу, я объявил о своем решении, Мэри взглянула на меня с чувством, напоминавшим обиду, — полагаю, она завидовала моему отъезду в альпийскую местность, к морозам и снегам. Биши уговаривал меня остаться, увещевания его полны были самых лестных выражений дружбы, но даже его доводы не способны были поколебать меня. Байрон ничего не сказал, очевидно сочтя мое решение не представляющим большой важности для его особы. Говоря по чести, я успел проникнуться к его светлости определенной неприязнью. Он производил впечатление истинного хищника, в смысле как духовном, так и нравственном, — хищника, который, насытившись содержимым другого, небрежно отбрасывает его в сторону. К тому же он был прирожденный актер, постоянно наслаждавшийся своею игрой. Подобные люди опасны.

Я возвратился к себе в комнату, где Фредом уже все приготовлено было для сна, и улегся отдыхать. Проспал я, должно быть, с час, как вдруг меня разбудил стук в окно.

Существо смотрело на меня не отрываясь. Ему, вероятно, удалось взобраться на балкон рядом с моею комнатой благодаря своим обычным проворству и быстроте, и теперь он ждал, пока я отопру оконные створки. Я мешкал, и он с силою застучал в окно. Опасаясь, что его обнаружат, я позволил ему войти. Теперь он стоял передо мной, глядя на меня, как мне показалось, с выражением бесконечной жалости на лице.

— Что вы тут делаете? — спросил я его.

— Куда же еще мне идти в поисках собеседника?

Меня тотчас охватили мучения и дурные предчувствия.

— Я не ожидал вас увидеть. После того, как…

— Марлоу? — Он поднес руку к лицу жестом самоуничижения. — Зачем я существую? Лучше бы мне быть куском глины — чем угодно, вещью, лишенной чувств.

— Стало быть, вы опечалены? Вы испытываете сожаление?

— Я не знаю, что я испытываю. Знаю лишь, чего не испытываю. Да. Некогда я испытывал радость. В самом начале своей новой жизни я испытывал изумление и благодарность. Я был свободен. Я взирал на мир, и слава его представлялась мне в новом свете. Новорожденный младенец, я ощущал блаженство мироздания. Надежда и блаженство исчезли. В сердце мое вкралось другое — оно давит на меня, повергая в прах.

— Чувство вины за свои преступления.

— Вам лучше знать.

— Вы убили двух молодых женщин по той лишь причине, что они находились в моем обществе.

Он отвернулся от меня и пошел назад к окну.

— Как бы мне хотелось разделить их судьбу!

— Вы хотите сказать, что желали бы умереть?

— Взгляните на меня. Ясно ли вы меня видите? К чему мне жить?

— Потрудитесь изъяснить вашу мысль.

— Мне нет покоя ни в глубочайшей ночной тьме, ни в ярчайшем свете дня. Разве смерть по сравнению с этим не облегчение? Как же мне ее не желать?

— Вы желаете разорвать наш договор? Договор, по которому вы получили жизнь?

— Да — чтобы прекратить существовать. Чтобы пребывать во тьме, в черноте, в пустом пространстве.

Я склонил голову, думая о том, чем он мог бы стать и чем стал на деле. Была ли в том и моя вина?

— Жизнь моя обладает наименьшей в сравнении с жизнью остальных созданий ценностью.

— Если вам угодно с нею покончить, почему бы вам не броситься с вершины высокой горы или не предать себя пламени?

— Вам это известно. Вы сами говорили мне. Тот, кто однажды умер, никогда не умрет вновь. Я лежал в реке, и легкие мои наполнились водой, однако я выдержал. Я бросался со скалы в безумное море, но вышел из него невредимым. И вот я возвратился к вам. К началу. К источнику моих бед. — Он обратил ко мне лицо. — Мне известно, что вы восстановили электрические машины.

— Некогда вы пытались их уничтожить.

— Теперь в них, возможно, заключено мое спасение.

— Что вы задумали?

— Я размышлял над своею судьбой. Я рассуждал, не зная, каким именно способом вы вернули меня к жизни. Дни и ночи проводил я в раздумьях. Мне известно о гальванической силе электрического потока. Вероятно, он, в той или же иной форме, и составлял основу вашего метода. Вы наверняка способны изменить поток нужным образом и повернуть процесс оживления вспять. Неужели вы не в состоянии отыскать этой силе противодействия?