Ирис Юханссон - Особое детство

У сеноворошилки выдолбленное сиденье, и оно крепко сидит на пружинящей стальной пластинке. Можно использовать его как качели, это было одно из моих любимых мест. У нас было четыре лошади: Свеа, Бленда, Дорис и Кукте-Роген. Кукте-Рогена звали так, потому что когда он был маленьким, у него начались колики, он умирал, тогда ему сварили рожь, чтобы ему не разорвало желудок. Мне кажется, он хорошо реагировал на клейковину.

Оставалась неделя до середины лета и стояла жуткая жара. Мы все должны были выехать в поле сгребать сено, чтобы убрать его побыстрее. Я очень любила, когда наступало время уборки сена, потому что все в доме оживлялись, все вокруг светилось лучами, которые сплетались друг с другом и образовывали красивые фигуры.

Я села верхом на Бленду, мой дядя сел на сиденье сеноворошилки. Когда мы выехали в поле, он завел машину, и лошадь пошла, борозда за бороздой, туда и обратно. Я сидела там, и медленно менялось все вокруг меня.

Появились Слире и Скюдде. Мы начали кружиться вокруг лошадей и играть в "скольжение". Мы пытались плыть как можно ближе к лошади, но не проходить через нее. Это было трудно, потому что лошадь все время двигалась и махала хвостом и гривой, чтобы отогнать слепней, которые хотели укусить ее. Потом мы перенеслись к сеноворошилке. У нее была масса зубцов, как у вил, которые поднимались и опускались и сгребали сено. Было чудесно прицепиться к такому зубцу и скользить, скользить вверх и вниз, вверх и вниз, вокруг как будто зажигались красивые фейерверки. Мы играли в "делай, как Йен", я была между Слире и Скюдде и должна была понять, что нужно делать, я радовалась и хотела, чтобы это длилось вечно. Вдруг все прекратилось. Я почувствовала, как сильные руки сняли меня с лошади. Кто-то сказал:

- Ирис, ты опять описалась, почему ты не можешь предупредить, чтобы мы остановились, как другие дети?

- Я кружилась со Слире и Скюдде.

- Опять ты за свои фантазии, ты хоть научись тому, что умеют, маленькие дети, чтобы ненужно было все время смотреть за тобой. Я часто рассказывала о моих переживаниях и использовала все слова, которые я знала. Я думала, что мои переживания и рассказы точно передают, как все было, но люди часто говорили мне, что это только фантазии, что этот ребенок не в себе, он постоянно рассказывает странные истории, из которых ровно ничего нельзя понять.

Бывало, все боялись, что пойдет дождь и помешает убирать сено, никто из взрослых не успевал сесть на сеноворошилку, и они поступали не так, как обычно. Меня сажали на лошадь, и я должна была поворачивать ее, когда кончится ряд. Лошадь стояла спокойно, и если никто не держал вожжи или никто, кроме меня, не сидел на ней, она послушно шла вперед и назад, пока не кончалось поле. Это было идеальное положение вещей для меня, меня надолго оставляли в покое, я, сама не зная того, приносила пользу, другим нравилось это, они были довольны мной. Мир менялся в этом монотонном шаге верхом на лошади.

Я смотрела на мир по ту сторону поля. Там росли хлеба. Они были зеленые и волновались, как воды. Меня влекло туда, уносило к этому движению. Ветер шелестел в ушах, гладил лицо, и легко-легко я понеслась над полем. Воздух заблестел, как будто везде было, серебро, он мерцал и сверкал. Появились мои друзья. Один пришел с одной стороны, как маленький тайфун, другой, как длинная полоса. На свету я видела, кто был кто: тайфун был темным - это был Скюдде, полоса была светлой, как лен,- это был Слире. В поле зрения попало множество любопытных вещей. Они всегда приносили их с собой. Мы летали из стороны в сторону, растопырив руки и ноги, так чтобы все время касаться животами хлебов, казалось, что нас несет по мягкой волне. Мир как будто был раскрыт, и мы были внутри. Было щекотно, и я смеялась, у меня закружилась голова, и я дико завыла, было так чудесно...

"Что ты кричишь? Тебя что, слепень ужалил или еще кто-нибудь?" Это был мой дядя, который явно услышал меня и забеспокоился. Я замолчала, и лошадь потрусила дальше. Через несколько минут в поле зрения попало что-то еще, я вошла в это и возникло новое переживание.

Свеа была самой старой и коварной из всех лошадей. Она могла ущипнуть, когда ей вздумается, так что нужно было смотреть в оба. Бленда была младшей, самой веселой и послушной, на нее меня и посадили. Мне нужно было сидеть на лошади, пока она, трусила по прокосам, это наполняло меня покоем и давало мне иное ощущение присутствия, чем все остальное. Так часто бывало с животными, собаками, кошками, телятами и лошадьми, иногда и со свиньями, они впускали меня в некое присутствие, в котором мне никогда не удавалось быть с людьми, разве что на короткое мгновение, как будто они не тыкали в меня и тем самым не делали мне больно. Это казалось совершенно очевидным и естественным, внутри меня возникала радость, это было ощущение жизни, лишенное неприятных чувств, которые я всегда испытывала в других ситуациях.