Тот заявил, что ему тоже было бы интересно узнать, о чем идет речь.
Маришка согласилась удовлетворить любознательность мужа, однако она настаивала на том, чтобы Агика заткнула уши.
Агика заткнула уши, и Маришка рассказала вот что: когда итальянский король Виктор-Эммануил, будучи гостем регента, выехал на осеннюю охоту в леса на севере Венгрии и когда на украшенной флагами и цветами фелшёпишкольцской станции весь железнодорожный переспал замер по команде «смирно» — и вот в гот самый момент, когда специальный состав пролетал мимо станции, один из маневровых диспетчеров, ранее ни в чем предосудительном не замеченный, вдруг повернулся спиной к поезду, спустил штаны и показал проезжающим знатным господам… невыразимую часть тела. Все так оно и было, как на духу, сказала Маришка и расплакалась.
Лайош Тот вскипел.
— Здесь нет ни слова правды! — возмутился он. — Кто наплел тебе эту чушь?
Она долгое время тоже сомневалась, всхлипывала Маришка, сомневалась до тех самых пор, пока одна билетерша, по фамилии Шингер, еще в кинотеатре господ Бергеров, не поклялась ей, что собственными ушами слышала эту историю от очевидцев, слову которых можно верить.
Тот окончательно пал духом. Услышанное было достаточно чудовищно, чтобы сломить его самолюбие; прошло несколько минут, прежде чем жене и дочери удалось вывести его из оцепенения. Тогда обе они принялись упрашивать Тота пойти и попросить у майора прощения. Они взяли его под руки. Заботливо подвели к двери и даже помогли переступить через порог…
А спустя несколько часов, — точнее, в три часа шесть минут утра, — Тот бежал из дому. Очевидно, между его бегством и пересказанным выше эпизодом нет и не может быть никакой причинной связи. Взрослый человек не бросает свой дом и близких лишь потому, что кто-то не разобрал его слов. Это невероятно еще и потому, что майор со свойственным ему великодушием тотчас же простил Тота. Более того, когда они вышли из комнаты, гость подчеркнул особо:
— Прошу вас, забудьте упреки. Все мы люди… Не правда ли, дорогой Тот?
Тот пробормотал что-то нечленораздельное. Состояние его нельзя было назвать хорошим, но, заняв свое место за столом, он быстро взял себя в руки. В работе, даже если она утомительна, всегда кроется нечто утешительное. К тому же майор ничуть не сердился, но совершенно напротив: пребывал в отличнейшем расположении духа. Он наслаждался свежестью воздуха, бодрящей прохладой ночи и так сумел занять всех беседой, что никто не заметил даже, как пролетело время. С радостью узнали они, что у дорогого гостя не только улучшилось самочувствие и аппетит, но и сны его теперь были уже не такие страшные, как до приезда сюда. В последний раз, например, майору приснилось, будто он — пакетик со щекочущим порошком и его сунули за ворот какой-то красивой девушке; майор со всеми подробностями описал, как он забирался все глубже и глубже под платье девушки и как смеялась от щекочущих прикосновений привидевшаяся ему красотка. Всех присутствующих эта история немало позабавила, и даже Тот широко улыбался. Никто и не подозревал, какие планы он вынашивает, равно как никому и в голову не могло прийти, что вскоре после выяснения досадного недоразумения он преподнесет домашним еще более неприятный сюрприз.
А случилось так, что при всеобщем приподнятом и благодушном настроении — задолго до рассвета, а стало быть, и не слишком уж поздно — Лайош Тот зевнул, да к тому же самым вызывающим образом, прямо в лицо майору, зевнул так откровенно, словно майор был врачом, которому Тот демонстрировал свои воспаленные миндалины.
Это бы еще полбеды, хотя сидящие за столом отчетливо помнили, как близко к сердцу принял гость прежний зевок Тота. Ужас сковал их, уста онемели, руки замерли на незавершенном движении, как замирают крылья птицы, сраженной выстрелом охотника.
Однако допущенный промах, который тогда еще можно было исправить несколькими словами оправдания, Тот усугубил тем, что злобно накричал на жену:
— Чего ты на меня уставилась? Рог, что ли, вырос у меня на лбу?!
Когда ему растолковали, что он натворил, спервоначалу Тот упрямо, с упорством закоренелого преступника пытался начисто отрицать свой проступок. Он не верил дочери. Не верил жене. Все доводы и доказательства были ему как об стену горох. И спору, наверное, так и не видать бы конца, не вмешайся тут сам майор.
— Прошу вас прекратить эти бесполезные пререкания, — сказал он с обезоруживающей кротостью, — Ведь, собственно говоря, нет никакой разницы, видели мы что-то воочию или просто это стерлось у господина Тота из памяти. Если он чувствует, что не зевал, это означает лишь, что он не хотел зевать. А данный вопрос может решить только он один. Подумайте над этим, дорогой Тот.
Читать дальше