Уильям Сатклифф - Дурное влияние

И лишь перестав смеяться, я вдруг соображаю, как это странно. А потом думаю, что самое странное в этом то, что все это вовсе не странно. Слоняться без дела, валяться на траве, хохотать до резей в боку — раньше такое было в порядке вещей, было естественно, но теперь ушло, и ушло безвозвратно. С Карлом совсем не так весело. Он заставляет нас делать разные вещи, страшные вещи, захватывающие вещи, и порой мы и правда хохочем друг над другом, но это не настоящее веселье, с играми и смехом. Не так, как сейчас.

Взглянув на Олли, я понимаю, что он думает о том же самом. И знаю, что вслух он об этом ничего не скажет.

И вот, когда новое ощущение уже готово испариться, я говорю:

— Карл… он немного… — Я мешкаю, подбирая нужное слово. — Чокнутый.

Олли пожимает плечами.

— Ты когда-нибудь думал о том, что без него было лучше? — продолжаю я.

Олли пристально смотрит мне прямо в глаза. Ни один мускул не дрогнет на его лице, но я вижу, что внутри он весь на взводе.

Я даже не сразу просекаю, о чем он думает. А когда понимаю, спрашиваю себя, чего же он тянет. И тут до меня доходит. Олли боится ловушки с моей стороны. Опасается сказать правду, поскольку считает, будто я спрашиваю специально, чтобы потом сдать его Карлу с потрохами. Просто невероятно, что ему в голову могла прийти такая мысль, но по глазам Олли я вижу, что не ошибся. Он пытается понять, можно ли мне довериться.

— Я не скажу ему!

Слова вылетают из меня как-то неправильно. Вроде как я на него ору.

— Можешь говорить ему что угодно, — отвечает Олли. — Мне скрывать нечего.

— Да я ничего такого не имел в виду.

— Еще раз повторяю: мне скрывать нечего. Он мой друг.

— Я знаю.

— Тогда чего? Может, он тебе не нравится?

— Нравится.

Теперь не время для откровений. Момент ушел.

— Так о чем ты?

— Ни о чем. Просто так.

— Что просто так?

— Ничего. Забудь.

— А вдруг нет?

— Что?

— Да так. Вдруг — нет?

— Что — нет?

— А вдруг я не забуду, что ты сказал?

— А что я сказал?

Олли дергает бровями, точно подловил меня, встает и идет прочь. Я следом, молча, и всю дорогу до его дома мы не говорим ни слова.

В его прощании мне чудится извинение, но я не уверен. Последнее время понять Олли невозможно. Мысли его для меня теперь загадка.

Я не сказал бы, что Карл такой уж страшный. После игры в «костяшки» он не ударил меня ни разу. Но этого и не требуется. И так видно, что он сильнее.

Теперь у него новая манера: гасить конфликты в зародыше. К примеру, если ему не понравились твои слова, пусть даже это полная ерунда, он тут же использует их против тебя, перекручивая и так и эдак, повторяя снова и снова, и в результате твои ерундовые слова рикошетом ударяют по тебе же, все разрастаясь и разрастаясь, и ты становишься мишенью насмешек на многие часы, если не дни. В общем, гораздо легче не злить его. И всегда говорить то, что ему наверняка понравится. Чем больше ты облегчаешь жизнь ему, тем легче живется тебе. Такой вот расклад.

Но однажды, в очередной из «прогульных» дней, Карл появляется в «Макдоналдсе» и мне становится по-настоящему страшно. Он весь какой-то дерганый, глаза блестят, и он без конца вскакивает и смотрится в зеркало на стене, и очень скоро начинает казаться, что он того, и мы с Олли старательно делаем вид, будто ничего не замечаем. Есть что-то ненормальное в том, как он снова и снова приглаживает волосы. Этим он здорово напоминает обезьяну, которую я видел в зоопарке.

Никто из нас не решается спросить, что с ним такое, ведь мы знаем, что Карлу это не может прийтись по душе. Мы долго молчим, все трое. В конце концов Карл перестает дергаться и пристально смотрит на нас — сначала на меня, затем на Олли, затем снова на меня.

— Надо украсть нож, — говорит он.

— Что украсть?

— Нож, бестолочь. Нож и веревку.

Он не шутит. Это ясно по его лицу. Я никогда еще не видел его таким серьезным.

— Зачем?

— Нужно кое-что провернуть.

С этими словами Карл встает и выходит. Нам ничего не остается, как двинуть за ним.

«Роберт Дайас. Скобяные товары» — так написано на вывеске, и в голове сразу возникает картинка: крепкий старикан колотит молотом по лошадиной подкове на огромной наковальне, а рядом пылает огонь. Но внутри все оказывается совершенно иначе. Это просто большой, длиннющий и древний как мир магазин, набитый разным хламом — вроде того, что обычно хранят в своих сарайчиках папы.

Карл разработал целый план. Мы с Олли заходим внутрь и покупаем веревку. Он все уже разведал и говорит, что веревок там до черта, самых разных. И мы должны доставать продавца расспросами — какие веревки самые прочные и все такое — до тех пор, пока тот не озвереет и не плюнет на нас, и вот тогда-то Карл (который войдет вместе с нами, но сразу же направится в глубь магазина) схватит один из ножей и улизнет. Даже если его и заметят, то вряд ли догонят. А если все-таки догонят, то, по-любому, нож-то будет у него. А у них — нет. Так что можно не волноваться.