Николай Никандров: Рынок любви

— Ах да, я и забыла, что "без объяснения причин". Вот оно когда вам пригодилось, это "без объяснения причин"! Я заранее знала, что такой финал будет. Конечно, раз вы познакомились со мной на бульваре…

— Валя, при чем тут бульвар?

— Конечно, если вы нашли себе молоденькую… Недаром сняли бороду, выбрились, помолодились, я сразу заметила.

— Валя! При чем тут молоденькая? Молоденькие хуже. Их еще долго нужно учить, прежде чем от них начнешь брать то, что они могут дать.

— Фу, какая мерзость!

— Мерзость это или не мерзость, но только это так.

— Вот какое у вас, у мужчин, понятие о любви!

— Да, у нас такое понятие о любви, у нас такое.

Она с гадливостью посмотрела на него. Это ему понравилось: легче порвет, скорее уйдет… Надо ей еще помочь в этом. И он сказал:

— Вы, женщины, еще не представляете себе, какие мы, муж чины, в сущности, изверги! Вы и десятой доли не знаете о нас!

— Не напускайте на себя, не напускайте, — догадалась она и сделала презрительную гримасу, потом передохнула и взяла другой тон: — Ну-с, Павел Сергеич, дело это прошлое, конченое, теперь сознайтесь, какая вертушка, какая вертихвостка, какая ветрогонка, какая девчонка заставила вас снять вашу чудную бороду?! Только не лгите, не сочиняйте, говорите правду…

Шурыгин неестественно рассмеялся, вскочил с места и, чтобы чем-нибудь заняться, начал переносить посуду и остатки закусок со стола на подоконник.

— Молчите? — наблюдала она за его увиливающим ли цом. — Но я и без ваших слов вижу, что попали вы в лапы хо-о-рошей госпоже. Она повертит вами, она повертит, не то что я, дура, давала вам полную свободу во всем и ничего не требовала от вас за это. Вот и получила. Вот и благодарность, вот и награда за хорошее отношение. К людям нельзя хорошо относиться, обязательно сделают за это пакость. Впрочем… впрочем… у вас, может быть, уже денег нет давать мне? Тогда другое дело. Тогда, конечно, разойдемся. Потому что задаром я не могу. Задаром вас, охотников, нашлось бы много, из тех же жильцов нашего дома или из старых друзей моего мужа, хотя с мужчинами знакомыми я не хотела бы связываться: пойдут сплетни, узнают дети, дойдет до мужа…

— Да, — ухватился за поданную ему мысль Шурыгин и с обрадованным лицом остановился посреди комнаты, держа порожнюю чайную посуду в руках. — С деньгами у меня действительно вышла заминка, и прежней суммы я бы все равно уже не смог вам давать.

— А о чем вы думали раньше, когда сходились со мной?

— Раньше? — опять забегал по хозяйству Шурыгин. — Раньше у меня были деньги, потому что я распродавал мануфактуру и катушечные нитки одной группы лиц. А теперь мануфактура пришла к концу, нитки пали в цене…

— И нитки у вас тоже есть?

— Да, есть немного. Но неважные нитки, не "цепочка", а "вилка".

— Нет, отчего же, "вилка" тоже хорошие нитки. У вас черные или белые?

— И черные, и белые. Я вам сейчас дам на дорогу. Пол дюжины черных, полдюжины белых, будете дочек своих обшивать.

— Спасибо.

Толстый, широко расставив ноги, Шурыгин с великим тру дом нагнулся к полу и вытащил из-под кровати низкий ящик.

— Только вы очень много мне не давайте, — взволнованно проговорила Валя, заглядывая и видя, как он нарочно заслоняет от нее ящик.

— Это не много, по полдюжинке уложу вам на дорогу.

Он еще несколько раз повторил эти слова: "На дорогу". Было видно, он и нитки ей давал отчасти затем, чтобы произнести эти два слова, чтобы напомнить ей о дороге, чтобы она скорее уходила, напрасно не томила. Ему было необходимо как можно скорее освободить от нее свою душу для другой, для Наташи, надо было сегодня же начать думать о ней, налаживать связь с ней. Как это хорошо, как это прекрасно, как это глубоко освежает все существо человека: порвать с одной и сейчас же начать с другой. Точно из города выезжаешь на дачу! И ни одного дня не придется мучиться в одиночестве, рыскать с лицом сумасшедшего по бульварам.

— А это ничего, что я туда же вам две пачки разных иголочек уложу? — спросил он Валю умиленно, упаковывая для нее кулечек.

— Ничего. Иголки мне нужны.

— А это ничего, если я пакетика два синьки туда же суну?

— Ничего. Синька тоже пригодится.

— А синька наша замечательная. Такой синьки в продаже нет.

Он с грохотом задвинул ящик обратно, положил перед Валей пакет с прощальными подарками и сам остановился перед ней. Он нарочно не садился, он как бы выпирал ее из комнаты своим животом.

— На дорожку, — то и дело повторял он, нетерпеливо топчась на месте выпяченным животом к ней. — На дорожку.