Июнь Ли - Добрее одиночества

– Но как? – спросила Можань, которую вдруг пронзило страхом, что либо она сходит с ума, либо Жуюй. – Ты не думаешь о самоубийстве?

Глаза Жуюй, расфокусировавшись на долю секунды, насмешливо сузились.

– Откуда ты только берешь такие глупые мысли, Можань, – сказала она.

Можань подумала, что утром еще была другим человеком: да, печалилась, но так, как многие девушки в ее возрасте. Даже сидя в кабинете с Бояном, глядя, как небо меняет цвет, она все еще была тем человеком, печаль ее выросла, но ни на секунду не лишала ее уверенности в мироздании. Между «тогда» и «сейчас» то, что было, исчезло, но почему и как произошла эта перемена, она не знала.

– Ты обеспокоена? – спросила Жуюй. – Хочешь забить тревогу, рассказать всем взрослым? Пойми простую вещь: если кто-то надумал покончить с собой, тут ничего нельзя сделать. Но тебе следует по крайней мере знать, что самоубийство – грех, так говорят мои тети. Для таких людей нет искупления.

Таких слов, как грех и искупление , не было в словаре Можань. Она не знала о жизни и половины того, что знала Жуюй, и не поздно ли сейчас наверстывать?

– Ты чувствуешь себя несчастной? – спросила Можань, пытаясь пустить разговор по более знакомому руслу.

– Ты знаешь, я заметила, ты всегда всех спрашиваешь, счастливы они или нет.

Так ли это? Можань задумалась. Она не сознавала этого раньше, но, может быть, и правда у нее была такая привычка. Иной раз, когда ей попадался по соседству плачущий ребенок, первый ее вопрос был: ты почему такой несчастный?

– По-моему, таких вопросов не задают, – сказала Жуюй.

– Не задают?

– Меня об этом никто никогда не спрашивал, – сказала Жуюй. – Ты первая и единственная. И если подумать – я не хочу сделать тебе больно, Можань, – но если подумать, это самый бессмысленный вопрос на свете. Если человек ответит: да, я счастлив – что тогда?

– Я буду счастлива за него.

– А если несчастлив?

– Если несчастлив, я постараюсь это исправить, – сказала Можань.

Жуюй посмотрела на Можань так, как смотрят на птенца, искалеченного дикой кошкой, сочувствие и отвращение смешивались в этом взгляде, образуя что-то непонятное. Не проговорив ни слова, Жуюй пошла дальше.

Когда тебе вот так показывают твою глупость, это все равно что натолкнуться на стену, которой ты не видела. Боль была такая, что на секунду у Можань перехватило дыхание.

Йозеф попросил только чашку черного кофе и даже к ней не притрагивался, глядя, как Можань ест свою яичницу с тостом. Она поняла, что опять все зря усложнила. Накануне вечером, когда она позвонила Йозефу из аэропорта, он предложил накормить ее простым ужином, но она отказалась наотрез: она приехала не для того, чтобы ее принимали, чтобы о ней заботились каким бы то ни было образом. Она спросила, что у него завтра, и он ответил, что утром должен побывать в больнице. Она заберет его и отвезет, сказала она ему, решая за них обоих, как всегда решала перед ежегодным ланчем в день его рождения.

В больничной столовой будет слишком уныло в это время дня, сказал Йозеф, и она согласилась позавтракать в маленьком кафе поблизости. Но сейчас – как всегда, с опозданием – сообразила, что он не может ничего есть, ведь у него сегодня очередной сеанс химиотерапии; и как, при всей своей внимательности, она могла забыть, что в городе такой величины нет нужды никуда отправляться за два часа до назначенного времени?

Йозеф, впрочем, смотрел, как она ест, с таким видом, словно все шло обычным порядком. Пиджак теперь на нем висел; щеки, некогда круглые, налитые – «щеки Будды», как она о них с нежностью отзывалась, – сделались впалыми, скулы заострились, кожа сморщилась. Двигался он хоть и с достоинством, но гораздо медленнее прежнего. Возможно, подумала она, его беспокоят кости и суставы; болезнью это вызвано или химиотерапией? Хотя какая разница. В машине рядом с ней он сидел с прямой спиной, и он не позволил себе ссутулиться после того, как официантка принесла им заказанное. Он был из тех, кто встречает смерть в безупречной манере, жмет ей руку, благодарит, что взяла на себя труд прийти за ним, кто, приведя свои дела в порядок заблаговременно, прощается с семьей и друзьями перед отбытием в путь.

– Глупо сидеть тут и ждать, – сказала она, в расстройстве от мысли, что его последнее путешествие перестало быть гипотетическим. – В следующий раз поедем в больницу точно ко времени.

– Это единственный раз, пока ты здесь, – сказал Йозеф. – Так что не волнуйся. Кстати, Рейчел просила поблагодарить тебя за помощь сегодня.