Июнь Ли - Добрее одиночества

Что-то возникает без предупреждения, как сверчки, как осенний мрак: не успеешь оглянуться, как падешь жертвой недоброго очарования. Жуюй увидела, как ее тень превратила придорожный куст во что-то слишком странное, чтобы иметь к ней отношение. Инстинктивно она отступила и спряталась от одинокого фонаря за дерево. Что-то скользнуло в кусты позади нее, то ли белка, то ли енот. Природа побуждает искать себе подобных, но что можно от них получить, кроме еще большего одиночества?

За полквартала от дома позвонил мобильный телефон. Это была Селия, и Жуюй ответила: не следует пренебрегать миром смертных.

– Где ты? – спросила Селия.

– Подхожу к дому.

– Эдвин говорит, ты нехорошо выглядела. Что случилось?

Запоздалая откровенность – не составная ли часть обмана?

– Ничего не случилось, – ответила Жуюй.

– Ты не простудилась? – спросила Селия. – Голос какой-то странный.

– Может быть, сеть искажает.

– А может быть, не сеть, – сказала Селия. – Послушай, ты не обязана со мной делиться, но если есть потребность выговориться, я готова.

– О чем выговориться?

– Эдвин понял так, что умер кто-то важный для тебя, – промолвила Селия. – Почему ты не сказала?

– Если бы это был кто-то важный, я бы поделилась с тобой, – сказала Жуюй. – То, что я только вскользь упомянула об этом Эдвину, а тебе забыла, как раз и доказывает, что ничего серьезного.

– Это была женщина? Эдвин подумал – может быть, возлюбленная одного из твоих бывших?

Возможно, в любопытстве Эдвина не было ничего, кроме искреннего сочувствия, но Жуюй невольно испытала досаду: в пассивно-агрессивной манере он подбил свою ничего не подозревающую жену на внезапную атаку. Она вздохнула.

– Селия, давай поговорим об этом потом.

– Сможешь прийти завтра выпить кофе? До магазина.

Жуюй посмотрела на часы. Меньше двенадцати часов, чтобы найти приемлемый способ унять назойливость Селии. Хорошо, сказала Жуюй. Она придет после того, как Селия отвезет детей в школу.

Но чем позже становилось, тем больше угасала в ней решимость приготовить историю для Селии. Любое планирование требует способности вообразить себе будущее – на день или на месяц вперед, – но, едва она ставила себе такую задачу, в голове упрямо пустело. Ради подобного эффекта люди ходят на йогу и учатся медитировать; жаль, что нельзя поделиться своим секретом с миром, подумала Жуюй, чувствуя, что ее клонит в сон. Она замечала уже, что после того, как пришла весть о смерти Шаоай, на нее чаще стала нападать усталость. Все эти прения с богом былых времен, должно быть, подействовали на нее сильней, чем она ожидала.

Жуюй давно поняла, что ее тети-бабушки, сколь бы религиозными и набожными они себя ни считали, исповедовали веру, которая во многом была верой их собственного изготовления, и бог, которым они ее наделили, был не тот, кому молились другие. Но какая разница, правильная это была вера или неправильная, для нее теперь, когда она отошла от их веры? Так или иначе, Жуюй знала, что должна быть благодарна тетям: дав ей бога, они наделили ее превосходством, без которого сироту вроде нее мир запросто может пожрать; оставив их и их бога позади, она вышла за пределы разрушимости.

Жуюй наполнила ванну и включила CD-плеер, где был диск с фортепьянным концертом, который она слушала раньше, чьим – не имело сейчас значения.

Окутанная теплым паром, она слегка задремала; время от времени в голове более явственно звучала та или иная музыкальная фраза из концерта, и казалось, она отчетливо видит ее напечатанной на нотной бумаге, а потом ноты уплывают, как головастики. Головастиков легко потерять, как все теряется. Однажды в восемь лет Можань и Боян пошли к ближнему пруду ловить головастиков, которых они затем несли в трубочках из вощеной бумаги, наполненных водой и завязанных с обоих концов стеблями вьющихся растений; хотели побежать обратно во двор и выпустить головастиков в огромную бочку, где учитель Пан держал двух карпов кои, но почему-то надумали зайти вначале к однокласснику, и какое-то время все трое прыгали на его кровати, а головастики были напрочь позабыты.

Потом, призналась Можань, рассказывая Жуюй эту историю, они так и не осмелились спросить одноклассника про кровать. Бедные головастики, виновато промолвил Боян; и бедный наш приятель, добавила Можань, ее голос прозвучал так ясно и близко, что Жуюй резко открыла глаза. Пар еще не рассеялся. Вероятно, она дремала совсем недолго – и все же была сбита с толку; ей казалось, она видела и слышала Можань и Бояна, не только подростков, рассказывающих эту историю, но и восьмилетних – беспечных детей, которые должны быть ей чужими, но во сне выглядели знакомыми, если это вообще был сон.